– Жаркая девочка, – бормочет Фрэнки. – Как с ней поступим – задушим или пристрелим?
Фрэнки не слишком терпима к юным красоткам: у ее первого мужа был трехдневный (точнее, трехнощный) роман с официанткой из “Стейк-энд-шейк”. Фрэнки навещала больного отца в Солт-Лейк-Сити, вернулась домой раньше положенного и застала любовников на кухне голыми. Они рылись в холодильнике в поисках чего-нибудь подкрепляющего.
– Глупости, Фрэнки, – говорю я, еле сдерживая слезы. – Она певица. Это просто шоу.
– Ну конечно, – бросает Фрэнки.
Эдит держит в одной руке бутылку “Короны”, а в другой – зажженную сигарету. Посреди какого-то хита “роллингов” она вынимает сигарету изо рта и подносит к губам Майкла. Тот затягивается.
Я ни разу не видела, чтобы мой муж курил.
В грудь вонзаются острые когти; ярость и смятение разрывают меня на части. Я не заплачу. Не заплачу. Не заплачу. Не здесь. Не сейчас. Я уговариваю девчонок уйти до конца представления. На полпути к “эскалейду” за спиной раздается хруст гравия. Нас догоняет запыхавшийся и встревоженный Майкл.
– Лапусь! Ты чего? Почему вы ушли? У нас еще одна композиция!
– Я немножко.
– Ошарашена, – договаривает за меня Фрэнки, пронзая Майкла гневным взглядом.
Тот в недоумении:
– Чем?
– Давно ты начал курить? – сдержанно вопрошаю я, втайне сгорая от желания повыдергать остатки волос с его головы.
– Так ты поэтому? Из-за сигареты? Детка, милая, это же ерунда, актерство. Я не затягивался.
– Ладно, ничего, – отстраняясь, бормочу я. – Пустяки. Просто мне как-то… сам понимаешь… там жарко. Встретимся дома, хорошо?
– Привезти тебе что-нибудь? (Я не понимаю, что это: искренняя забота или способ загладить вину.) Мороженое? Аспирин?
– Нет, нет, со мной все в порядке. Желаю успеха. Ни пуха ни пера.
Подруги окружают меня, точно телохранители.
– Кстати, не забудь, я сегодня поздно! – кричит Майкл. – Мы еще выступаем в “Американском легионе”.
– Да, конечно, – слабо отвечаю я. И отправляюсь домой – кормить, купать, окружать заботой детей.
Потом, благодаря снотворному и горячей ванне, за полчаса вырубаюсь. А наутро решаю не выяснять отношения с Майклом, говорю, что на фестивале он был великолепен, и еду на работу. Там я увижу Эвана, и жизнь сразу наладится.
Через неделю после фестиваля в моей душе царит смятение, какого я никогда еще не испытывала. Не из-за Эдит Берри и Сюзи Марголис, – это, конечно, ужасно, но не настолько. Страшнее другое: меня истерзали фантазии об Эване и снедают угрызения совести. Кажется, еще секунда – и мой мозг взорвется римской свечой. Мне необходимо поговорить с моей дорогой Энни, неколебимой, несгибаемой Энни, столпом церкви и общества, наперсницей, советчицей, утешительницей.
