– Я тут вместо начальницы. Она попросила. Эван улыбается:
– Да вы – настоящий скаут, Джулия Флэнеган. Я смотрю на блокнот у себя на коленях и молчу.
Комитет рассаживается по местам и голосует за сохранение панно, но также решает предоставить активистам стеновое пространство размером шесть на четыре фута в том же лекционном зале, чтобы они могли выразить свои взгляды. Следующая задача – выработка рекомендаций по студенческой выставке, но для этого нужно еще одно собрание.
– В целях экономии времени, – вещает Донателла Поуп, – предлагаю вам встретиться так же, то есть парами, до следующего заседания. Как, народ, согласны?
Аплодисменты.
– Первая светлая мысль за весь день, – шепчет Эван. – Слушайте, Джулия. Раз мы все равно будем встречаться, почему бы нам, знаете ли, не поужинать? Как вы относитесь к… м-м… итальянской кухне? “Сотто Воче”? Через три недели, считая с нынешней пятницы? Это будет. – Он достает из заднего кармана потрепанный черный ежедневник. – Двадцать шестое. Идет?
Мама дорогая! Прежде всего, вечер – это вечер. Я-то думала о кофе часиков в десять утра, предпочтительно в университетском кафетерии. Во-вторых, вечер пятницы – время свиданий. А “Сотто Воче” не просто ресторан, а романтический итальянский ресторан, названный так за тихую, почти заговорщицкую атмосферу; каждый столик там кажется столиком для двоих в укромном уголке.
– Хорошо, – слышу я собственный голос и мгновенно вижу в его глазах облегчение и даже благодарность.
– Что ж, тогда до свидания, – говорит он, а я думаю: пожалуйста, только не это слово. Нам предстоит не свидание, профессор Делани, а деловая встреча.
На следующий день я решаю поработать дома, пусть только затем, чтобы избежать встречи с Эваном. Разумеется, есть и другие преимущества, и главное из них – отсутствие Лесли Кин плюс возможность целый день не вылезать из пижамы.
Но дома быстро становится одиноко. Я выхожу на улицу то за почтой, то просто вдохнуть чистого, не кондиционированного воздуха и не вижу вокруг ни единой живой души. Впрочем, в Дельфиниевом Уголке живут не люди, а машины. Большие, роскошные, сияющие фургоны и яркие импортные автомобильчики, черные “хаммеры”, кобальтово-синие родстеры, кремовые “лексусы”-кабриолеты. В доме наискосок от нашего – четыре машины, а водителей, как ни парадоксально, всего трое. Я ни разу своими глазами не видела, чтобы кто-то входил или выходил из этого дома, поэтому перестроения машин перед ним для меня загадочны и необъяснимы, как круги на полях.
