– Что вы, Джулия.
Я вижу свое имя, слетающее, как в замедленной съемке, с его губ. Смотрю на язык, задержавшийся за зубами на слоге “ли”, и неожиданно “Джулия” становится не просто идентификатором, но чудесным напевом, названием нежного розового цветка.
– Наверное, надо все-таки обсудить панно, – говорит Эван, и я замечаю, что по его смуглой шее ползет густая краска. – М-м… я вот что думаю. С одной стороны, студенты до известной степени правы. Если человек любит животных, а я вот люблю, и очень, то для него панно, безусловно, м-м-м, оскорбительно. Да и живопись, прямо скажем, так себе. В общем, если картину снимут, никто не умрет.
Я киваю, даже не слушая. Я вновь проигрываю в голове сцену с очками. Интересно, он тоже?
– С другой стороны, – продолжает Эван, – что такое университет, как не место свободного обмена идеями, где можно поговорить об искусстве – плохом в том числе? Пусть панно станет поводом для дебатов, средством обучения. Неужели университет капитулирует только потому, что кучка людей высмотрела в панно что-то для себя оскорбительное? Я считаю, это нездоровый прецедент. А вы?
– Согласна, – киваю я, страстно желая, чтобы он снова назвал меня по имени. – Нездоровый. – Меня словно накачали наркотиками. Надо срочно выйти на воздух.
– Вот и хорошо. Тогда, очевидно, все?
– Очевидно. – Я неохотно приподнимаюсь со стула, но Эван не двигается.
– Видите ли, я согласился на эту тягомотину только потому, что босс велел мне пополнить послужной список. Тогда меня смогут взять в штат. А то я, как выяснилось, недостаточно активен. За все время на факультете заседал только в двух комитетах.
– Как вам это удалось?
Эван пожимает плечами:
– Работал, работал, вот все и прохлопал. Преподаватель, у которого нет времени организовать продажу домашней выпечки? Скандал.
– Бросьте, у вас нет комитета по выпечке. – Я замолкаю. На мгновение это кажется вполне допустимым. – Или есть?
Эван улыбается своими лучистыми глазами и бормочет нечто вроде “какая прелесть”.
– А вас как угораздило? – спрашивает он, сводя руки за спинкой стула, чтобы размять восхитительно мускулистые плечи.
– В смысле?
– Ну, почему вы здесь? Уверен, что у вас полно куда более важной работы.
Стоит ли рассказывать о властной начальнице, приступах неуверенности в себе, моей неизбывной жажде похвалы, о муже и детях? Я вспоминаю неписаный кодекс допустимого уровня откровенности в разговоре. Излишняя искренность в самом начале знакомства – моветон.
