* * *
Жилярди пришел ко мне примерно через неделю после нашей встречи у герра Эзеля.
Я приняла его в гостиной и, когда мы попробовали образец вина нашего заведения, провела к себе. У него с собой был черный саквояж, какой носят врачи. Он не привлек моего внимания, поскольку мои клиенты часто пользовались реквизитом.
Когда мы остались одни, я извинилась и скрылась за ширмой переодеться. Ему я предложила устраиваться как дома; он вежливо кивнул, небрежно оглядывая комнату. Его взгляд да миг задержался на повернутом к стене зеркале, потом перешел к кровати. Я попыталась завязать разговор, чтобы поддеть его причуду.
– Итак, герр Жилярди, что вам больше всего нравится?
– Нравится? – Он будто отвлекся от каких-то мыслей.
– Ja, что бы вы хотели, чтобы я вам сделала? Или что бы вы хотели сделать мне? Не стесняйтесь, Mein Herr, что бы вы ни сказали, это меня вряд ли шокирует.
– Понимаю. – Кажется, он не до конца в это поверил. – Фрейлейн Блау...
– Соня.
– М-м-м, хорошо. Соня. Я бы хотел, чтобы вы ничего мне не делал и.
Я вышла из-за ширмы.
– Вы в этом уверены, герр Жилярди?
Он стоял около кровати, все еще полностью одетый, и черный саквояж был открыт. Жилярди открыл рот, чтобы ответвить, но оттуда не донеслось ни звука. Моя рабочая одежда часто так действовала на клиентов.
Я была одета в черный замшевый корсет, который поднимал и разводил мне груди. Ноги у меня были в черных нейлоновых чулках со швами позади, и держались эти чулки на черном кружевном поясе с подвязками. Я пошла к нему медленно, чтобы не оступиться на высоких каблуках. Очки я не сняла. Большинство моих клиентов не возражали против того, что моих глаз не видно. Те, кто настаивал, чтобы я сняла очки, второй раз не приходили.
– Лилит! – Это был вскрик узнавания и отвержения.
Я не успела ему сказать, что может называть меня как хочет, когда Жилярди сунул руку в саквояж и выдернул серебряную фляжку.
– Verdamt Nosferatu! – выкрикнул он и плеснул мне в лицо.
Я отшатнулась, сплюнув теплую воду. Косметика вся поплыла.
Развивая успех, Жилярди выхватил большое серебряное распятие и ткнул его мне в лоб, сбив темные очки. Я потеряла равновесие и упала на крестец.
Прижав руки к глазам, я крепко зажмурилась. До меня едва доносились латинские слова молитвы Господу, которую читал Жилярди. И я была слишком оглушена, чтобы заметить, отваливается ли у меня кожа с черепа.
Меня раскрыли! Меня определили как чудовище, и я погибну как чудовище – только это и было важно. Я подумала о родителях Дениз: как им будет больно узнать, что на самом деле случилось с их дочерью.
