Из темноты протянулась рука, захватила горсть волос старого Неда и отдернула прочь от Клода. Хагерти вывернулся из-под бьющегося вурдалака и успел увидеть мелькнувшее серебро клинка.
Тело еще несколько секунд стояло прямо, цепляясь скрюченными пальцами за обрубок шеи, а потом рухнуло в мусор.
Соня Блу подняла отрезанную голову, как Диоген – фонарь, разглядывая ее с легким отвращением. Глаза старого Неда бешено вращались, будто высматривая своего напарника. Зубы щелкали, тщетно пытаясь кусаться, потом наконец мозг зарегистрировал окончательную смерть. Клод вспомнил о гремучих змеях, способных нанести смертельный укус даже после отрубания головы. Потом выгрузил в переулок содержимое своего желудка.
– Чертовы выходцы, хуже ящериц-ядозубов, – пожаловалась Соня тоном, которым домовладелец жалуется на термитов. – Но впервые я вижу, чтобы они работали вдвоем. То есть выходцы из могил и вампиры. Притворщики – по сути своей одиночки. Никогда не слышала, чтобы они работали группами, разве что в подчинении у Нобля. Это и хорошо, иначе все человечество уже согнали бы в скотские стойла.
Она небрежно взмахнула головой Неда, которая стала похожа на нечто среднее между гнилой дыней и сдутым баскетбольным мячом, и швырнула в ближайшую помойку.
Сгорбленный вампир лежал, вытянувшись среди мусора, со свернутой под странным углом головой. Клод посмотрел на него с болезненным интересом.
– Он все еще жив! – удивился Клод, глядя на изувеченного вампира. Пальцы негра дергались, как лапы издыхающего паука.
– Был жив. – Соня вогнала нож в основание шеи вампира, когда Клод договаривал последнее слово. Что она сказала, Клод не слышал, но угадал по губам.
– Я тебе не сестра! – прошипела Соня Блу, выпрямляясь. Она нацелилась пнуть издохшего вампира по голове, но та уже растеклась вонючей лужей.
У выхода из переулка Клод привалился к стене. Он плавал в поту, сердце будто прогнали через соковыжималку, а во рту был вкус серной кислоты.
– Что с тобой? – спросила Соня.
– Ничего, уже прошло.
* * *
Джейкоб Торн был трудоголиком. Многие мужчины в его возрасте и в его положении имеют свои пороки. Одни слишком много пьют, другие прилипают к разным белым порошкам, третьи по-прежнему крутят романы с женщинами, годящимися им по возрасту во внучки. Пороком Торна была погруженность в работу. Вот почему его дом находился наверху Башни Торна.
Были у него и дома поменьше на трех континентах, но Торн не чувствовал себя в своей тарелке ни на вилле на Лазурном Берегу, ни в шале в Колорадо. В пентхаузе ему нравилось то, что можно закрыться в кабинете, погрузившись в самое сердце своей империи, и заниматься слияниями компаний, захватами, поиском источников у конкурентов. В это время его жена тихо сходила с ума.
