Почему же потом из одного получается Сосновский, из другого — Гошин?
Ведь я помню, как три года назад, после аспирантуры, он пришел в наш институт: линялая гимнастерка, планочки орденов, перерыв — он вместе с нами в курилку, угостит «Беломором» и заодно выкурит студенческий «гвоздик»; убогие лекции, деревянный язык — все ему прощали за эту гимнастерку, за ордена, за эти вот «гвоздики»...
Что же случилось потом?..
А если он оправдывает себя высшей целью, служением общим интересам — как тогда? Ведь тогда, даже делая подлость, он не чувствует себя подлецом! Может, он и делает это потому, что не чувствует себя подлецом?.. Но тогда он вообще еще не подлец!
Стоп,— сказал я себе.— Всегда можно найти множество оправданий, самых веских объяснений и оправданий, от этого подлость не перестанет быть подлостью по существу. Ты можешь все объяснить и оправдать, но при этом в душе все равно ты знаешь, что делаешь подлость. Разве ты сам не понимал, что был подлецом — вчера, когда тебе так хотелось плеснуть в лицо Олегу этим проклятым вином,— но ты не плеснул, а сказал — «бумч»?
* * *
Вечером я отыскал Олега в ресторане. Я застал ег среди шумной, пестрой компании, из которой, кроме него и Артура Марахлевского, никого не встречал раньше. Олег притащил меня к столу. Я оказался рядом с девушкой в красном платье и зачем-то представился.
— Вика,— сказала она, с равнодушным удивлением подавая мне руку. В ушах у нее были большие клипсы, между густо подведенных ресниц лениво перекатывались матовые зрачки.
Мне хотелось увидеть Олега одного. Я не любил подобных сборищ с подпившими девицами, раскрашенными, как цирковые афиши. Вначале я чувствовал себя неловко, но все сразу забыли о моем появлении.
Поднялся Марахлевский. Провел по голове рукой, утонувшей в давно не стриженных космах.
— Я б-буду читать стихи, — сказал он.— М-можете не слушать...
— Аут! — выкрикнул рослый парень спортивного типа. — Выхожу в аут! — и потянулся к бутылке.
— Стихи, стихи! — раздалось несколько голосов.
— Местный пиит Караваев сочинил такие вирши,— сказал Марахлевский:
Где квакали вчера зеленые лягушки,
Теперь, как небо, голубеет лен.
Это были стихи Сергея, напечатанные в газете, — слабые, неудачные стихи, но, хотя мне они тоже не нравились, я ощутил себя предателем, когда о них заговорил Марахлевский.
— Вот моя пародия на них,— сказал Марахлевский и выждал, пока стихнет шум.
Тонут звезды в болотах порою ночною.
Тишина. А вдали — словно выстрел из пушки.
