Понять эту историю он не может, душа цепенеет от ужаса.
Мечта. Он стал петь в хоре Выборгского дворца культуры. Как посоветовала педагог в консерватории. И потому что мечта осталась. 13)
Петь в хоре трудно. Он на левом фланге – баритон в басовой группе. Сопрано или тенора поют главную мелодию, а он должен петь искаженную. Постепенно научился. Проявил способности – через год был принят в вокальную группу. Этой чести удостаивалась немногие хористы.
Педагог – Петр Петрович Гусев, бывший солист императорского Мариинского, а затем Кировского театра. На фото в театре он князь Светозар в «Руслане и Людмиле». Бас на партиях второго плана. Теперь ему под шестьдесят. Плотный, высокий, немного горбится, лицо и весь облик шаляпинские. Голос его потерял силу, но вполне достаточен для показа техники пения.
Колесов ходил в дворец культуры три вечера в неделю: занятия в хоре, у Петра Петровича, у концертмейстера.
Таинства техники пения открывались перед ним. Его пение дома было самообманом. Самолюбование звуком, который отражался от стен маленькой комнаты. Правильное пение – это уходящий в зал звук, слабо слышимый поющему, а на верхних нотах – почти не слышимый, нечто вроде писка. Но тогда-то зал слышит хорошо, вплоть до последнего ряда.
Пение как физический процесс – это непрерывная подача воздушного столба от диафрагмы на голосовые связки и наложение на это поток резонатора – полости рта, горла, губ. Слова надо произносить так, чтобы поток не прерывался. Прижимать согласные звуки к гласным, не прерывать дыхание в течение музыкальной фразы. Тогда достигается правильная постановка голоса. Бельканто, кантилена.
На самом деле это возврат к младенческому возрасту. У каждого младенца – природная постановка голоса. Поэтому его крик пробивает все преграды, хотя у младенца совсем немного сил. Некоторые люди сохраняют младенческую постановку голоса, большинство теряет – как говорят, из-за неправильной одежды, осанки.
Самое же главное для правильного пения – снятие напряжения во всем теле: в ногах и руках, на лице (всегда улыбайся), и особенно в брюшном прессе. Может быть, это оказалось самым главным и тяжелым именно для него: не умел снимать напряжение, расслабляться. Но он видел, что Петр Петрович учит этому всех: держит руку на диафрагме у поющих учеников, кладет их руку ни свой живот, когда поет сам.
Стало ясно, что в своем консерваторском дебюте именно от зажатости он издавал что-то невообразимое.
