— Досадить ему нужно так, чтобы забыл свои фантазии и помнил свое место хлопа, — приговорила чигиринская шляхта.
Как-то, когда Хмельницкого не было в Субботове, в его усадьбе появился чигиринский урядник Дольгерт со своими помощниками. Презрительно отмахнувшись от приглашения войти в дом, он медленно проследовал к конюшне, в которой стояли лошади, в частности, любимый жеребец Хмельницкого сивой масти, подаренный тещей. Видно, конь сразу бросился Дольгерту в глаза. Он приказал вывести его из конюшни и забрать в уплату за поволовщину[32]. Об этом сообщили хозяйке, и та, поддерживаемая слугами, вышла во двор. Все ее просьбы вернуть коня остались без внимания. Тогда она предложила откупить его. Взяв двенадцать с половиной злотых наличными, Дольгерт вернул коня.
Видя, что Хмельницкий лишен всякой поддержки, Чаплинский совсем распоясался. Он попросил у Конецпольского разрешить ему напасть на усадьбу Хмельницкого и разорить ее. С таким предложением Чаплинский раньше обращался и к старшему Конецпольскому и получил его согласие. Но тогда еще не пришло время. А сейчас он почувствовал свою безнаказанность.
— Окажите мне единственную милость, — говорил Чаплинский молодому Конецпольскому, — дайте мне самому расправиться с Хмельницким. Я нападу на него, выгоню из дома и овладею хутором. Если же он придет к вам с жалобой, то вы скажете, что ничего не знаете, что я сделал это без вашего позволения, а если он хочет удовлетворения, то пусть идет в суд. Суд мне не страшен, потому что я польский шляхтич, а он хлоп.
Конецпольский согласился, Чаплинский со своими головорезами в тот же день напал на Субботов. Был учинен настоящий разбой. Все было разрушено и разграблено. Остались одни руины.
Из письма Богдана Хмельницкого великому коронному гетману Николаю Потоцкому 3 марта 1648 г.: «Пан Чаплинский, которому приглянулся мой собственный, унаследованный от отца хутор под Чигирином в Субботове, не имея другого способа захватить его, выпросил разрешение у покойного святой памяти пана Краковского осадить слободу на вышеупомянутом хуторе, где у меня было четыре рыбные пруда и мельницы, нивы, сеножати, на которые я имею привилей его королевской милости. Придя в эту слободу, голодный люд снопами разнес собранный за несколько лет хлеб, которого было на гумне 400 коп. Высеянное на поле зерно все пропало, ибо посевы вытоптаны скотиной, лошадьми, овцами. Так меня насильно выгнали отовсюду и только разрешили взять 150 флоринов у чигиринского арендатора, словно старцу, тогда как мне эта земля стоит 1000 флоринов…
