Зайдя в уютное, маленькое кафе в двух шагах от дворцовой площади, приятно удивившее своей изысканной старомодностью, дамы попросили принести по аперитиву. Им принесли бокалы с киром.[14] Изучив меню, они заказали наваристый рыбный суп, фрикасе из цыпленка в нежном лимонном соусе с горкой вареного риса в формочке, салат с сыром бри, сливовое мороженое-шербет и кофе.
— Тебе не кажется, что мы просто завидуем Ричелдис? — Моника задумчиво разглядывала крошечную чашечку с густым коричневым напитком. — Причем вовсе не ее красавцу мужу, дому или детям.
— Я так точно им безумно завидую, — согласно кивнула Белинда.
— Она для меня образец добродетели.
— Ага. Той самой, которую мы давно утратили.
— Не знаю, была ли она у меня вообще когда-нибудь. Вот у Ричелдис — это да… Она у нас кладезь достоинств… Ни одного, даже малюсенького, изъяна.
Они расплатились, вышли из кафе и неторопливо направились в сторону замка, где их уже поджидал англоговорящий гид. Здесь было очень красиво, но как-то однообразно, похоже на красивую добротную штамповку. В роскошных гобеленах восхищала не столько красота, сколько усидчивость мастериц, их создавших. От одинаковых, как две капли воды, полотен позднего Возрождения скукой сводило скулы. Громоздкая позолоченная мебель подавляла. Все это тяжеловесное великолепие окутывал аромат свежести, доносившийся с озера, на которое открывался великолепный вид из высоких окон. Даже у леди Мейсон невольно возникало ощущение причастности к вершившейся здесь истории, хотя она была катастрофически невежественна в этом вопросе. Она не могла отличить одного Людовика от другого, зато при упоминании имени Наполеона ее лицо светлело — и вовсе не из-за любви к императору-корсиканцу, а просто потому, что тут она чувствовала какую-то почву под ногами. Истории о великой Жозефине достигли даже ее ушей.
— Переходим в тронный зал, — сообщила дама-экскурсовод. — Наполеон, как вы помните, в Версале не жил. Вот это его трон. Обратите внимание на инициал над троном, он вырезан по первой букве имени Бонапарта. А вот этот стеклянный шарик на большом канделябре весит…
— Смотри, — вдруг прошипела Белинда, схватив Монику за локоть.
Секундой позже и перед ней открылось зрелище, поразившее Белинду. Возле противоположной двери стоял Саймон Лонгворт, муж их обожаемой Ричелдис, чьей семейной идиллией они не уставали восхищаться. По преувеличенно отсутствующему виду, с которым он смотрел в окно, было ясно, что он тоже заметил старых знакомых. Не нужно было обладать особым воображением, чтобы понять, почему он не поспешил им навстречу. Под руку его держала ну очень молоденькая блондиночка.
