Еще в марте,
Григорий, почуявший весну, прыгал, как молодой козленок. Сделал генеральную
уборку «дачки», устроил огородик и засадил его семенами, специально, по совету
старца, принесенными из скита. Молодой отшельник истово молился, а в свободное
время ходил к озеру (по воду или просто прогуляться). Григорий во весь голос
пел песни, кричал «э-ге-ге-ге-гей», возвращающимся перелетным птицам,
аккуратными ключами, наполнившим посветлевшее небо. К весне Григорий стал своим
в этом лесу, его составляющей частью, привычным элементом, на который перестали
обращать внимание местные лесные жители. Григорий был как-то просто, бездумно
счастлив. Но сегодня, накануне самого значительного праздника, который
именуется торжеством из торжеств, послушник вдруг повесил голову. А причина
тому была самая банальная, - Гришу мучил голод. К Пасхе все, принесенные из
скита припасы кончились, а посаженные на огородике овощи большей частью еще и
не взошли, для ягод и грибов время еще не настало. Гришино положение казалось безвыходным.
Напрасно он пытался утешить себя воспоминаниями о святых, которые по 40 дней не
ели ни крошки, а только молились, факт заключался в том, что на 3-й день
питания водой и молитвой, он понял, что последней уже сыт и даже пресыщен.
Григорий не мог молиться.
Голод сделал
его сначала неуклюжим и раздражительным, а затем вялым и апатичным. Хотелось
лечь в свою импровизированную кровать и уснуть до Второго пришествия, не о чем
не думая и не тревожась. За пределами дома, на солнце, в глазах еще больше потемнело,
закружилась голова. Когда Григорий сел на землю, небо
перевернулось, где-то над головой затряслись травинки. В следующую секунду он
прикрыл глаза и провалился в какую-то сладостную тьму, где чувства перестали
существовать, лишь звенящая тишина и угасающие одна за другой мысли.
Глава 8
Он стоял прямо
над головою Григория, загораживая собою небо. Неряшливые кустистые брови,
из-под которых лучились младенчески чистые голубые глаза, черные с проседью
кудряшки, выглядывающие из-под черного монашеского куколя. Кажется, он только
что брызгал в лицо Григорию холодной водой, потому что на щеках и глазах у
отшельника появилась освежающая влага. Григорий никогда раньше не видел этого
человека и лежа размышлял о том, кто это и откуда мог взяться, но спросить не
было сил.
Капли на
ресницах Григория красиво преломляли свет и незнакомец, казалось, был окружен
ореолом дрожащего многоцветного радужного марева. Заметив, что послушник пришел
в себя, человек в монашеском куколе подхватил его под плечи и подтащил к
внешней стене сруба, где, скомкав холстину, покрывающую поленницу, устроил
«кресло», и усадил в него отшельника. Григорий не в силах пошевелится, только
молча наблюдал за тем, как его укладывают и передвигают, будто тряпичную куклу.
