Для нашей экспедиции батиметрическая карта — рабочий документ, но почти каждому участнику она дорога как годы прожитой жизни.
— Помнишь, Конныч, чего стоил нам этот промер? — спрашивает Зайцев у Сенько, касаясь ногтем числа 4039 в точке Северного полюса. — Как там в самую полундру нерпа вынырнула?
Сенько улыбается с видимым огорчением:
— Упустили мы ее тогда, подстрелить-то подстрелили, а выловить не успели. Вот бы снять шкуру да в музей…
— Мы сами тогда чуть не угодили в музей с пересадкой на том свете, — смеется Зайцев.
В разговор вступает молчавший до той поры штурман Николай Михайлович Жуков:
— А я вот помню полюс в тридцать седьмом году. В мое время земная ось вела себя куда спокойнее…
И, отвечая на наши расспросы, бывалый аэронавигатор вспоминает, как медленно продвигалась от Москвы к «макушке шарика» Первая полюсная экспедиция:
— И понятно, давненько то было.
— Да, по моим понятиям, времена прямо-таки доисторические… Я в ту пору только из аэроклуба в училище поступал, — улыбается Перов.
Есть что вспомнить и самому молодому в нашей компании — гидрологу Гудковичу. В свои двадцать девять лет он — кавалер ордена Ленина, участник годичного дрейфа станции СП-2. Тогда, высаживаясь на льдину вместе с Сомовым, он едва успел получить диплом инженера-океанолога. Теперь заканчивает сбор материалов для кандидатской диссертации.
В нашей жилой палатке остается только дежурный, занятый делами кухонными. Все интересы дрейфующего лагеря Перова сосредоточиваются вокруг гидрологической лунки. Тут, проникая сквозь брезент рабочей палатки, солнечные лучи дают рассеянный свет. Морская вода в круглом обрамлении мокрого сероватого льда кажется чернильно-синей. Чугунный грузик на конце тонкого стального троса нависает над окном в пучину.
Гудкович смотрит на часы, кивает Зайцеву. Тот приподнимает стопор, и барабан лебедки, вращаясь, раскручивает трос. Грузик с всплеском ныряет в воду. В первые минуты темная лунка серебрится множеством пузырьков. Потом снова становится стеклянно неподвижной. Если бы не скрип лебедки, могло бы показаться, что лот уже достиг дна. Но счетчик продолжает регистрировать каждый метр глубины. Сто… пятьсот… тысяча… Барабан все еще вращается.
— Заплатим старику Нептуну за постой. — Зайцев бросает в воду двугривенный.
Монета погружается медленно, кувыркаясь, точно осенний лист на ветру. Светлый кружочек долго еще виден в темной воде.
— Внимание, дно! — тихо произносит Гудкович, приглядываясь к счетчику.
