Гавша был
мастер на обе руки. И не пьянел всего лишь от двух корчаг грецкого вина.
Безухий варяг
взвыл. Зажимая рану, выхватил собственный меч и попытался зарубить Гавшу. Тот
был готов к отпору. Некоторое время в корчме упруго звенел металл, падали
сбитые с ног скамьи и увлеченно следили за боем все, кто не спал и не терял
чувств, включая хозяина.
Затем в корчме
появился еще один человек. Недолго понаблюдав, он вмешался в поединок –
приставил острие своего клинка к шее варяга.
Гавша, тряхнув
буйной головой, убрал меч в ножны и заспешил во двор. Варяги случились на его
пути совсем некстати.
Левкий
Полихроний, а это был он, обратился к истекающему кровью варягу:
– Если
считаешь себя пострадавшим, завтра приходи на княжий двор и проси суда.
Прихвати с собой пару послухов, кого-нибудь из них. – Комит показал на
свидетелей драки.
– Убью его! –
прорычал варяг по-русски, делая попытку устремиться вслед за обидчиком. Но
клинок Левкия держал его крепко.
Комит забрал у
безухого меч, обезоружил и второго варяга, поникшего головой. Кивнул сириянину:
– Позови к ним
лекаря.
– Я сам
лекарь, – гордо сказал Леон.
– Тогда
займись ими, только чтобы не мешались здесь.
Левкий бросил
корчемнику медный фоллис, затем серебряную резану. Сириянин поймал монеты на
лету, схватил горюющего варяга за руку и утащил на поварню.
Вернулся
Гавша, в мрачной тоске уселся за стол, допил остатки вина. Левкий Полихроний
устроился на скамье против него.
– Не считал, в
который раз я избавляю тебя от неприятностей?
– Что ты
называешь неприятностями? – Гавша покосился на застонавшего варяга с
кровавящимся виском. Сириянин взвалил его на плечо и унес.
Левкий
понимающе усмехнулся.
– Ну, хотя бы
ту монашенку, которая клялась, что ты взял ее силой. Мой послух убедил всех,
что черница сама легла под тебя, и ты отделался всего сотней гривен. А мог бы
стать изгоем из княжьей дружины. Князь Изяслав тогда сильно разгневался.
– Дело
прошлое, – пробормотал Гавша.
– Эй, хозяин,
– позвал Левкий.
Из поварни
высунулся сириянин.
– Принеси
красного самосского вина.
– Самосского
нет, но есть превосходное хиосское, – не моргнув глазом, отвечал Леон.
– Неси. Если
оно окажется не превосходным, я перебью весь твой запас амфор.
– Не
сомневаюсь, господин.
Сириянин
ненадолго скрылся, а затем выставил перед комитом расписную лакированную
корчагу с круто выдающимися боками и тонкими витыми ушами. Красным по черному
на ней были выведены греческие мужи, голышом упражняющиеся в ратном деле. Гавша
подумал, что это особенно отчаянное храбрство – идти на врага с обнаженным,
ничем не защищенным удом.
