– Откуда взялась оная глупость?!
Трость поднялась выше.
– Отец сказывал, – пискнул Несда.
– Ах оте-ец… – Евагрий с мучительным торжеством во
взоре оглядел учеников, притихших в ожидании бури. – Кто же твой отец? Великий
Омир? Новый Геродот? Или Прокопий Кесарийский? А может, Евсевий Памфил? Георгий
Амартол?
Потрясенный предложенным выбором, Несда пролепетал
правду:
– Он купец. Торговый человек.
– Купец?!!
Трость бухнула об половицу, едва не проломив доску.
Евагрий гневался долго. Стучал палкой по столу и по
лбу Несды. Брызгал слюной, ругался «варварами», «невегласами», «лесными
дикарями», что было неправдой. Всем известно: киевские поляне издавна живут в
полях, оттого и прозвались так.
Даже язычниками обзывал. И это тоже была неправда.
По крайней мере, полуправда.
– А отцу то поведал в Ростове владыка Леонтий, –
совсем тихо изрек Несда, так что никто и не слышал.
Достоинство учителя
Евагрия заключалось в том, что он всегда, даже во гневе, помнил о собственных
грехах. Внезапно оборотившись к иконе в углу, он широко перекрестился и
по-гречески молвил покаянную молитву. Затем велел:
– Вон с глаз моих…
Когда Несда
подошел к двери, он передумал:
– Нет, постой…
Ступай в библиотеку, принеси книгу «Шестоднев» Иоанна Болгарского.
За дверью Несда перевел дух, и пока шел по
внутреннему гульбищу огромного собора, попросил у Господа даровать разумение –
отчего так разъярило учителя апостольское пророчество. Святой Андрей
благословил землю, на которой через века возрос Киев. Воссияла благодать. В чем
тут варварство и язычество?
Он миновал палаты училища, где занимались старшие –
богословы и риторы. Верхнее просторное гульбище опоясывало владычный храм с
трех сторон. Кроме училища здесь размещались митрополичьи и княжьи покои,
книгописная мастерская, казна, хранилище древних харатей, книжня, по-гречески
библиотека. Сквозь окна в купольных барабанах голубело небо, впервые за три
седмицы. Гнилое лето вот-вот встретится с осенью.
Несда толкнулся в дверь книжни. Здесь всегда и на
всем почивала дивная тишина. Стены уставлены огромными ларями, полки открытых
поставцов прогибались от тяжести. Книги, от величины в пол-локтя до огромных,
одному не удержать, вызывали и разные чувства. Малые умиляли, исполины рождали
трепет, с прочими Несда ощущал себя на равных. Волнующе пахли переплеты,
обтянутые в кожу, запорошенные пылью от долгого лежания. Тонкой струей
вкраплялся аромат чернильных орешков и недавно выработанного пергамена. Сквозь
книжную тишину не сразу пробивалось посапывание задремавшего за работой
чернеца.
