Через три дома
Харитон возле своей двери нагружал тележку произведениями творчества. Расписные
шкатулки из картонных пакетов и вазы из пластиковых бутылок составляли предмет
брезгливого негодования его супруги. И единственный, между прочим, источник
семейного дохода. «Привет, Мох». Харитон помахал мне рукой. Вокруг тележки
скакали его отпрыски, Никитос и Костыль. Я махнул в ответ и снял засов с
лавки.
Мой книжный
салон располагался в пристройке к дому. Правда, стенки были не из утепленных
ящиков, а из металлических кроватных секций. Изнутри я их завесил синими
гардинами, снаружи укрепил каркасными матрасами. Денег это стоило задушевных.
Зато и салоном назвать не стыдно.
Я расшторил
окна, зажег ароматические палочки. Почти сразу закурчавился приятный глазу и
нюху дымок.
Лавка – это
мой второй дом. Здесь я провожу примерно треть жизни. Вторую треть, с равным
удовлетворением, трачу на прочесывание зон добычи. Обычно на это уходят
выходные и иногда праздники. Средний мой улов за день – полтора-два десятка
томов в переплете или мягкой обложке, некоторое количество тонких книжечек и
ворох иной бумажной продукции, вроде буклетов, открыток, календарей,
вывалившихся откуда-то страниц, которые я нарезаю на оракульские билетики.
Между прочим,
Мох – это мое имя. Но к корпорации «Моховые ковры» я никакого отношения не
имею. И к топливной компании «Моховид», добывающей моховидную плесень, тоже.
Просто родители назвали ребенка Тимохой, а он, бездельник лобастый, подросши,
сократил себя до трех букв. Не его вина, что эти буквы обозначают известные
отечественные бренды. И если брендам это не нравится, тем хуже для них.
Кстати, была у
меня когда-то мысль разориться на выращивание зеленого мохового ковра в лавке.
Чтоб клиенты разувались у входа, млели от ласковой бархатистости под ногами и
не торопились уходить, испытывая желание накормить мою кассу некоторым
количеством денег. По здравом размышлении я отказался от идеи. Потому как после
оплаты счетов оным клиентам нечем бы стало любоваться в лавке, кроме самого
зеленого коврика. Стены и те пришлось бы продать. Ну а моховидку простой народ,
вроде меня, вообще в глаза никогда не видит. Ею обогревается исключительно
малое число наших олигархов. Из нее же в основном состоит многострадальный
отечественный экспорт.
Брякнул
колокольчик. В лавку втиснулся мой постоянный клиент. Появляется у меня раз в
неделю, всегда по понедельникам. Не знаю, как его по-настоящему зовут, он живет
в другом квартале. Я дал ему имя Ухогорлонос из-за свороченной на сторону
правой половины лица. Нос, рот и правое ухо у него будто стремились
воссоединиться в одной точке. «Добрый день». – «День добрый». – «Что-нибудь
подсказать?» – «Есть ли новые поступления?» Показываю ему все, чем затарился в
последние выходные, и провожу ненавязчивый промоушн. Но это скорее по привычке
– Ухогорлонос и так метет чуть не все подряд. Болезнь у старикана такая –
библиомания. Для родственников, наверное, страшная беда. «Вот Донцова, совсем
свежая». Демонстрирую Донцову – книжка и правда в хорошем состоянии, только
обложка немного примята, угол чем-то облит, но это несущественно. Клиент
чуть-чуть морщится. Лицевые выпуклости от этого еще больше начинают стремиться
к воссоединению. «Не употребляю», – говорит он и с достоинством отвергает
Донцову. Раскладываю на прилавке на выбор – Акунина, Никитина, Сорокина,
«Гармонию секса», воспоминания президента Уша, толстенную футурологическую
брехню «Будущее: глобальное слияние». Рассматривая книги, мужик запускает
пробную реплику для вежливой беседы интеллигентных людей: «Все-таки растет наш
культурный слой». И удовлетворенно шлепает губами. Я киваю с самым глубокомысленным
видом. Поддержание вежливых бесед с клиентом входит в сервис. За счет заведения
– мне не жалко. «Общество становится все более свободомыслящим и гуманным.
Слышали о решении присяжных? Они вынесли оправдательный вердикт! Это настоящий
прорыв». Старичок в молодости, кажется, был диссидентом и до сих пор, наверное,
числил себя в гвардии правозащитников. Я сразу догадался, о чем он.
