В метро я кладу саквояж на колени, придерживая за ручки. Это все игра в дом — мы оба знаем, что я ничего не могу ему приготовить, он никак не отремонтирует плиту. Сегодня первый раз я что-то делаю для дома. Он меня похвалит, не может быть, чтобы он меня не похвалил, он увидит, что все налаживается. Я так хорошо себя чувствую, даже наблюдаю за людьми в электричке, я смотрю на их лица и одежду, смотрю на человека и представляю себе, как он живет. Видишь, какая я добрая, очень.
Цементная лестница вниз, к его двери, пахнет мочой и антисептиком: как всегда, я задерживаю дыхание. Заглядываю через щель для почты: он спит, поэтому открываю дверь своим ключом. Вот его двухкомнатная квартира, сегодня грязи больше, чем в прошлый раз, но бывало и хуже. Сегодня пыль и мусор не беспокоят меня. Я ставлю саквояж на стол и прохожу в спальню.
Он спит в кровати, запутавшись в одеялах, он спит на спине, задрав коленки. Я всегда боюсь его будить: я слышала рассказы про людей, которые могут убить спросонок, — с открытыми глазами, приняв женщину за грабителя или вражеского солдата. За это не засудят. Я касаюсь его ноги и отскакиваю, готовая к бегству, но он просыпается тотчас, поворачивает голову ко мне.
— Привет, — говорит он. — Господи, у меня жуткое похмелье.
Как это невежливо с его стороны — страдать от похмелья: ведь я проделала такой путь, чтобы его навестить.
— Я тебе принесла цветок, — говорю я. Я решила быть спокойной и веселой.
Я прохожу в другую комнату, срываю с розы туалетную бумагу и ищу, куда бы поставить цветок. В буфете у него стопка бесполезных тарелок, на полках бумаги, книги. Я нахожу единственный стакан, наливаю воды из-под крана. На сушилке ржавеют вилки и ножи, тоже бесполезные. Я составляю в уме список необходимых вещей: ваза, еще стаканы, кухонное полотенце.
Я приношу ему розу, и он вежливо ее нюхает, я ставлю стакан с розой возле будильника на импровизированном столике — кусок доски на двух стульях. Он не хочет вставать и идет на компромисс — увлекает меня к себе под одеяла, утыкается носом в ложбинку между моим плечом и ключицей, закрывает глаза.
— Я скучал без тебя, — говорит он. С какой стати он без меня скучал — меня всего пять дней не было. В последний раз у нас прошло не очень хорошо, я нервничала, меня раздражали обои, яркие наклейки-бабочки на буфете — их наклеил не он, а прежние жильцы. Он целует меня: у него и вправду похмелье, он пахнет перегаром, табачной смолой, городским распадом. Я чувствую, что он не хочет заниматься любовью, понимающе глажу его по голове, он зарывается в меня носом. Я снова думаю про Лунный Павильон: самка толстого лори крадется по искусственной среде обитания, миски с водой, сохнущие ветки, — глаза лори тревожно распахнуты, маленький детеныш цепко держится за ее шерсть.
