— Может, тогда лучше я отвезу Мин в больницу? А вы отправляйтесь в школу, — предложила я Роберту.
В ответ раздались бурные возражения и крики протеста. Но в конце концов мне все-таки удалось их переубедить.
До этого дня мне еще не доводилось водить «лендровер», но я очень скоро привыкла к нему и почувствовала себя уверенно. Из-за более просторного салона и не такого чувствительного рулевого управления моментально возникло на редкость приятное чувство собственной неуязвимости. Очень скоро я, небрежно насвистывая, рулила так, словно ехала на танке, до отказа утопив педаль газа в пол и не обращая ни малейшего внимания на сугробы. В зеркальце заднего вида я не смотрела вообще. Мин сидела молча, но по тому, как она закусила губу, было ясно, что боль дикая. В глазах ее стояли слезы, лицо как-то разом осунулось, даже нос заострился. Я заметила на заднем сиденье пакет. Мы остановились и набили его снегом, и Мин сунула в него руку. Только после этого ей стало немного полегче. Она порозовела и даже стала шутить.
В больницу мы так и явились с этим пакетом, полным снега. Минут пять он продержался, но потом из него потекла вода. К счастью, к тому времени подоспела сестра. Перебинтовав Мин руку, она заставила ее принять какое-то сильное обезболивающее. Пока она занималась Мин, мы с Элинор ждали в коридоре, где для таких, как мы, стояли стулья и журнальный столик, заваленный стопками старых, растерзанных журналов.
— Послушай, а вон там, кажется, комикс. Дать тебе посмотреть?
Элинор с похоронным видом покачала головой.
— С твоей мамой все будет в порядке, ты же знаешь. А к утру вообще все пройдет.
— А они не… им не… не придет в голову отрезать ей руку?
— Господи помилуй, с чего ты взяла?! Конечно нет! Что за дурацкая мысль!
— Просто я видела фильм по телику — о человеке, который вернулся домой с войны без обеих рук. Так вот он не мог… не мог даже сам раздеться!
Элинор разразилась плачем. У меня защемило сердце. Я обняла ее и крепко прижала к себе. Мне стало немного легче, когда я почувствовала, как она, уткнувшись мне в живот, захлюпала носом, как всякий нормальный ребенок.
— Да, я понимаю. Есть вещи настолько ужасные, что с этим трудно смириться. Но со временем к этому привыкаешь… и как-то живешь дальше, вот и все. Конечно, такие вещи не становятся менее грустными, просто ты страдаешь от этого уже не так, как раньше.
— Правда? — Элинор уставилась на меня. Линзы ее очков были залиты слезами, так что я почти не видела ее глаз. — А этот человек… он тоже потом привыкнет? И не будет так мучиться, да?
