– Осторожней! Смотри, куда прешь, торопых-потемкович! – Шагая по аллее между могилами, я задел плечом служащего в линялой спецовке.
«Торопых-потемкович!» Надо же! Богата родная речь на затейливые обращения!.. Ладно. Идем все-таки дальше. Иван Ильич назвал меня тогда пешкой. Королевской, точнее, пешкой. Стало быть, есть и фигуры посолиднее? Или пешка – это некий образ болванчика, чьи действия используются вслепую? Или что-то еще? А что, собственно, еще? Еще он добавил, что «не имеет ни желания, ни возможности объяснить суть этой игры». Отложим пока суть, оставим в покое возможности и остановимся на желаниях. Если Иван Ильич не хотел обнаружить передо мной источник опасности, логично предположить, что этот источник ему был близок не только в информационном смысле, но и в общепринятом. Источник этот, причина всех моих бед, вполне мог оказаться близким Штейнбергу лицом. И следовательно, сегодня лицо это должно было появиться здесь, среди множества знакомых, друзей и родственников, большая толпа которых собралась в ожидании ритуального испепеления бренных останков Ивана Ильича.
Следуя довольно туманным представлениям о правилах конспирации, я не стал смешиваться с этой траурной компанией, где все так или иначе друг друга знали, а направил свои стопы к зданию, расположенному поблизости. Это был двухэтажный колумбарий под номером 18. Голубой барельеф рядом со зданием выглядел как безумный ребус. Если отгадывать его слева направо по диагонали, пропуская все фигуры между Петрушкой и пеликаном, то при желании складывается слово «пепел».
Остановившись на пороге братской усыпальницы, я стал рассматривать толпу у крематория. Видел я, естественно, только тех, кто еще оставался снаружи. Большинство провожающих, насколько я мог судить, находилось в зале ожидания за дверьми, которые сторожила добрая дюжина телохранителей. Но это меня как раз удивляло меньше всего. Среди окружения Ивана Ильича должны были присутствовать небожители, и многие, конечно, собрались проститься с управляющим. Как заметил известный писатель эпохи соцреализма: «Какой русский не пойдет за гробом соседа?»
Разочарованный результатами беглого осмотра или, вернее, их отсутствием, я вернулся к «Москвичу».
– Ну что? – деловито спросил Матвей Семеныч. – Кого будем фотографировать?
– Всех, – отозвался я. – На кого пленки хватит.
– Пленки хватит, – уверил меня Проявитель. – Пленки хоть… Короче, много пленки.
Через полчаса ожидания фотоаппарат Матвея Семеныча защелкал. Близкие и друзья покойного потянулись па выход.
