Покорные зову, как ранние всходы,
взметнулись небесные первые воды.
О, предапокалипсис! Там без убранства
лежавшие друг против друга пространства,
точь-в-точь малыши, что еще не проспались,
сосали в луч света просунутый палец.
Я тоже в той теми сплошной обретался,
себя осязал, но найти не пытался,
едва трепыхался, бессильный, дебильный,
покуда меня свет не залил обильный.
И, как погруженные в сумрак зловещий,
с собой лишь при свете знакомятся вещи,
вот так же и я, прах убогий, скудельный,
кружил среди вод в пустоте беспредельной,
покуда меня не коснулся лучами
и не подхватил, разгоняя печали,
и вниз не метнул и — без роздыха — кверху
свет. Робко меняя за вехою веху,
я с неба души снял покровы; теперь я
стал виден вам, и, сам отчасти не веря,
мерцая под стать отраженному свету,
я преобразился не сразу, не вдруг
в светило и слов небольшую планету.
