Потом мальчику пришлось склониться поперек стула, и мистер Мэдженди принялся неистово орудовать своей тростью. Унижение, которое он испытал, усиливалось вдвойне от присутствия сестер. Но если отец, мать или наставник ожидали услышать его плач, то они были крайне разочарованы. Несмотря на привкус крови, появившийся во рту от того, что он накрепко закусил губу, ни один звук не вырвался из его груди. И только когда всхлипывания сестер стали слишком громкими, король приказал мистеру Мэдженди прекратить порку.
От братьев Эдуард не получил сочувствия.
— Скажи ты на милость, зачем тебе понадобилось признаваться? — удивлялся Георг. — Пусть бы он думал, будто часы сами упали…
— Ты сам заслужил то, что получил. Заслужил своей проклятой честностью, — язвительно заключил Уильям. — Я бы врал и врал до тех пор, пока меня прямо не уличили бы…
— Сэр, — прервал его размышления камердинер. — Вы опоздаете, если сейчас же не умоетесь и не оденетесь.
Эдуард медленно поднялся с постели. Ноги не ласкал мягкий ворс ковра, ибо это была одна из причуд отца, считавшего, что в спальнях, даже в его собственной, не должно быть ковров.
Погрузив в холодную воду руки, а потом неохотно и лицо, мальчик вдруг поймал себя на мысли, теплой радостью отозвавшейся во всем теле. Сегодня вечером будет ванна! Сегодня вечером он будет сидеть в настоящей ванне! Сидеть по пояс в горячей воде… и камердинер будет поливать горячей водой его плечи. Это было уже одной из матушкиных причуд — единственной, в коей он находил удовольствие, — по распоряжению матушки, ее дети должны были принимать ванну раз в две недели.
Экипаж, трясущийся по грубой, неровной дороге, ведущей из Германии в Швейцарию, не вызывал интереса ни в деревнях, ни в маленьких городках, через которые проезжал. Однако, сумей достопочтенные жители этих селений расшифровать поблекший золоченый герб, они, к своему немалому удивлению, узнали бы, что эта ветхая, потрепанная колымага принадлежит не кому иному, как его величеству королю Англии Георгу III.
Их удивление возросло бы еще больше, если бы они увидели двух до странности разных седоков, находящихся внутри кареты.
Тот, что помоложе, сидел со строгим, спокойным видом и, устремив невозмутимый взгляд на развалившегося напротив с раскрытым во сне ртом спутника, словно обдумывал тактику военной операции. На самом деле принц Эдуард и впрямь размышлял, как ему быть в этой новой, неожиданно сложившейся ситуации. Прослужив два года кадетом в ганноверской армии, где показал себя первоклассным солдатом, он заслужил чин полковника и лучшие похвалы высшего командования. Теперь принц держал путь в Женеву, куда отец распорядился направить его для прохождения дальнейшей военной службы. Но как Господь допустил, чтобы отец выбрал ему в наставники такого невежественного и распутного мужлана, как барон Бангенхайм?!
