Официант убрал пустые рюмки и тихо спросил, не хотим ли мы еще чего-нибудь заказать. Я отказалась, а Юрген попросил виски. К соленому миндалю мы не притронулись. Оливки в этот раз не подали. В бар вошла еще одна пара, они заняли столик у противоположной стены и начали громко разговаривать. Лицо Юргена стало злым. Он был явно настроен сопротивляться до конца.
Я выслушала все остальные доводы в пользу приезда Матиаса на Барбадос после выпускных экзаменов. Ведь два летних месяца он еще проведет со мной. И потом, пришло наконец время познакомить Матиаса с его женой. Мне известно, какой интерес она проявляет к другим людям. Есть и еще одна причина довольно щекотливого свойства, но именно поэтому о ней надо тоже подумать. Как можно требовать от Матиаса жить под одной крышей с другом своей матери, насколько он знает, молодым человеком. Он не имеет, конечно, ничего против него, действительно ничего. Но Матиас попадает таким образом в довольно тяжелую ситуацию.
Я знала, что услышу подобный упрек, и была к этому готова. Я всегда допускала мысль о том, что мой бывший муж узнает о моей связи с Грегором.
— Так, значит, мама тебе обо всем доложила, — сказала я.
— Я узнал об этом не от мамы, — ответил Юрген.
Опять она, Камилла. Только она могла ему рассказать. Но откуда она обо всем узнала, как ей удалось собрать сведения о моей личной жизни? А ведь еще совсем недавно я думала, что вот уже пять лет, как она оставила меня в покое. Мне опять потребовалось взглянуть на картину с незнакомкой, чтобы почерпнуть в этом образе не страх, а силу противостоять Юргену дальше.
— Этот человеку меня не живет, — уточнила я. — Это очень непрочная связь. Я могу пожертвовать ею ради Матиаса.
— Но, Рената, дети не должны расплачиваться за такие жертвы, — заметил Юрген с иронией.
Он быстро допил виски и снова начал свою игру с пепельницей. Впервые за этот вечер наши мысли потекли в одном направлении: мы оба вспомнили последние дни нашего брака.
* * *
Мы все уже обсудили, о нашем разводе все знали. Был назначен день судебного заседания. Я с Матиасом все еще жила в большой квартире, из которой вскоре мы должны были выехать. Я не хотела брать деньги от Юргена, хотя они могли обеспечить мне беззаботную жизнь без всяких усилий с моей стороны. Ребенок, которого он покидал, тоже не хотел зависеть от него. Сам Юрген уже несколько недель как съехал с этой квартиры и где-то снимал комнату. Матиас был тих и замкнут. Я и его отец долго пытались объяснить ему причины нашего развода. Он давно догадывался обо всем. Матиас, которому шел тогда двенадцатый год, выслушал нас спокойно, без всяких упреков, и только спросил под конец, окончательно ли наше решение. Мы были в гостиной, которую когда-то мне не удалось обставить так, чтобы от нее исходили тепло и уют. Мы с Юргеном сидели в мягких креслах напротив друг друга, Матиас — на табуретке между нами. Он выглядел растерянным и очень грустным и казался сиротой, хотя родители сидели рядом. Когда он спросил, окончательно ли наше решение, в гостиной установилось неловкое молчание, несколько минут в воздухе витала абсурдная надежда. Потом Юрген взял себя в руки, сказал «да» и ушел. Он всегда уходил, когда мы решали какие-нибудь тяжелые, неприятные вопросы. Я ненавидела эту его привычку. Наконец я тоже сказала «да», страстно желая, чтобы Юрген услышал мой ответ. «Хорошо, — сказал Матиас, — можно я пойду в свою комнату?» — «Пожалуйста», — ответила я сухо. С этого момента наши отношения никогда уже не были такими непосредственными, как раньше.
