Эту ночь он провел в бывшей квартире матери. Петр Платонович с Натальей лет двенадцать назад, когда сами вновь сошлись, помогли ей продать родной домик на станции Беглецы, где она осталась одна, и купить однокомнатную квартиру в Академгородке, в доме на самом краю застроек, над рекой. Мать радовалась новому месту, не могла надышаться воздухом живой тайги и большой воды, но болезнь уже забирала ее...
После ее смерти Поперека как-то обыденно и бегло собрал свою одежку и перешел жить сюда. Сказал Наталье, что хочет в одиночестве поработать, будет писать монографию, иной раз навещая жену и детей. Но оба понимали – это вновь распад семьи, или полураспад. Впрочем, Наталья не удерживала. Он, кажется, ей окончательно надоел своими воспаленными рассуждениями обо всем на свете.
Когда он уходил на квартиру матери, сын словно бы пошутил вослед:
– Ты уже развалина. Думал, мне предложишь.
– Зачем?
– А я женюсь.
– Так ты сначала жену найди, – усмехнулся Поперека, слегка обидевшись за “развалину”. – Деньги – что, они по улицам лежат, а невесту так вот сразу не найдешь, – процитировал он где-то прочитанные строки.
Речь в рифму Кирилла всегда убеждает. Склонил голову, ничего не сказал.
А жена есть жена, как говаривал Чехов, мы только добавим: врач есть врач. Наталья раз в месяц, предварительно позвонив, приходила сюда, чтобы основательно прибраться в квартире. Нет, Поперека не терпел грязи, пыль протирал, где видел ее, но, рассеянный и нетерпеливый, все же запускал жилье. И Наталья, притащив старый визжащий пылесос “Ракета”, молча пылесосила ее, мыла и, забрав грязное белье, уходила.
Ни разу он ее здесь не оставил ночевать. Правда, несколько раз поначалу все-таки являлся с ночевкой на старую квартиру – в связи с ее днем рождения, а также по случаю ее болезни. Но спали врозь. Странные у них сложились отношения с того дня, как он перешел сюда жить.
Вот уж скоро четыре года...
Надо сказать, и потаскушек сюда Петр Платонович не водил. Пару раз залетал в гостях в чужие, сладко пахнущие духами кровати моложавых дам (в основном преподавательниц университета, для которых он был все еще, кажется, культовой фигурой...), но не более. Силы оставались, да скучно сделалось это занятие – бессмысленная трата сил, вроде демонстрационного перпетуум мобиле... Он жил всегда на перезаводе – носился, как вихрь, кратко спорил, ссорился со всеми подряд. Таким его воспитали, как это он теперь сам понимал, в Новосибирске, в Институте ядерной физики.
