— Тогда вы скажите ей по-другому, — дядька Витька дыхнул по очереди нам в лицо — сначала мне, потом Петьке. — Скажите, что вы Бога не видели, поэтому не знаете…
Дядька Витька выпрямился. Петька побежал к лестнице, и новая его шапка снова упорхнула на рельсы. Я бежала следом. Стучало в ушах, и, казалось, дядька Витька топает за нами с буханкой подмышкой. Возле стройки Петька споткнулся о кирпич, упал и разодрал запястье, на которое не хватило рукава. Очки слетели и треснули стеклами. Петька плакал басом и смотрел на меня птичьими клювами, которые могли в любую секунду ускакать к ушам. Я больше не могла с ним дружить, и не появлялась в палисаднике до тех пор, пока Петьке не выписали новые очки. Все это время он не ходил в школу. Я сидела за партой одна, смотрела на Ленина и желала, чтобы он поменял Петьке глаза.
Когда я постучала в дверь потрескавшегося дома, а Петька открыл мне, вид у него был торжественный. Петька подошел к окну, приоткрыл занавеску, посмотрел в щелку.
— Кто-нибудь видел, как ты сюда заходила? — спросил он.
— Никто не видел.
Петька сел на раскладной диван, взял с его спинки дяди Сашину фуражку и надел ее на себя. Фуражка накрыла его с очками, и я подумала, хорошо бы он всегда ее носил.
— За мной охотятся, — сказал Петька из-под фуражки, и голос его показался мне довольным.
— Кто? — спросила я.
— Фашисты, — гордо ответил Петька. — Дядька Витька — фашистский шпион. Я читал в одной книжке, у них знак на груди — татуировка орла. Ты видела, как он чуть не столкнул меня с моста? Они охотятся за мной.
Петька приподнял козырек фуражки, чтобы увидеть, какое впечатление произвели его слова.
— А зачем ты им нужен?
— В том-то и дело! — Петька потер руки. — Они охотятся за мной потому, что знают, кем я стану.
— А кем ты станешь, Петька?
— Это тайна, которую я тебе открыть пока не могу…
— Как же ты будешь ходить в школу, если за тобой охотятся?
— Надо что-нибудь придумать… — Петька снял фуражку.
Я придумала — Петьке нужно заболеть. Мы налили в тазик холодной воды, и Петька болтал в ней ногами. Через каждые полчаса он совал ртутный градусник подмышку.
— Она не поверит, — сказал Петька, когда за окном стемнело, а температура подмышкой не поднялась.
Должна была вернуться с работы тетя Галя.
— Мне осталось недолго, — Петька погрустнел, и снова надел фуражку.
— Давай скажем, что у тебя болит рука, — придумала я.
Петька согласилась, и мы сделали домашнее задание в его тетради по русскому языку. Одну букву писал Петька, вторую я. Петькины буквы были пузатыми, с наклоном влево, мои — худые, с наклоном вправо. Слова на линейках тетради выходили косыми.
