На лесоповале он понял, что есть вещи и поважнее математики: то, что ложку надо всегда держать за голенищем сапога, а мошку, попавшую в глаз, тереть к носу. «Через точку можно провести много прямых, параллельных заданной, — вспоминал он, сидя между солнцем и собственной тенью. Небо отражалось в жасминовом поле, по краям которого желтела «куриная слепота». -Так и в лагере скрестилось множество судеб, параллельных моей судьбе, но не имеющих с ней ничего общего».
«Стало быть, — протирая ухом казённую шконку, итожил он, — геометрия жизненного пространства искривлена…»
Когда, разгоняя вечернюю скуку, его мордовали уголовники, он всё думал, почему даже непроходимый дурак изрекает иногда глубокие истины, а мир изменяют лишь те, кто его не понимает.
Читая на его лице эти мысли, блатные смеялись.
А профессор, добывая в поте лица гнилую похлёбку, всё не мог разгадать главную теорему своей жизни: почему прямая всегда загибается, а кривая упирается в точку? Но под конец понял, что жизнь выше математики, которая только иллюстрирует, но не объясняет.
Умирая от лихорадки в заснеженном лесу, математик попросил вырезать ему эпитафией «Что и требовалось доказать».
Это и стало содержанием его дневника.
Прочитав эту историю, Адам впервые без злобы подумал об отце.
СТРАНИЦЫ, ПРИНАДЛЕЖАЩИЕ СРЕДЕ
Кондратову кололи глаза Птичкиным, популярность которого взломала двери общественных туалетов. Он печатался в женских глянцевых журналах, переводя героинь из номера в номер. «Как проституток», — огрызался Кондратов, и его губы нависали над подбородком, как день над ночью. Сам он не читал современников, боясь испортить вкус.
— Классика давно умерла, — возражала ему жена.
Анастасия была остра, как шпилька. Она умела одеваться быстрее, чем раздеваться, и твердить одно и то же до тех пор, пока это не становилось истиной.
— Человечество учится не на лучших образцах, — продолжала она. — Оно проходит мимо себя, в истории остаются посредственности…
У Кондратова округлились глаза, а брови, как тараканы, полезли на лоб.
— Когда катится колесо, — гнула своё жена, — обод крутится вокруг центра.
— По-твоему, в центре серость?
Пришёл черед Анастасии округлять глаза.
— Вот, послушай, — щёлкнув пальцами, достала она
ОДИН ИЗ ДНЕВНИКОВ СНА
Как и все психоаналитики, доктор Раслов советовал пациентам записывать сны. Со временем у него в шкафу скопилось их великое множество, он и сам начинал утро с того, что изливал на бумагу увиденное ночью. Иногда это занятие так его захватывало, что он посвящал ему весь день и, едва успев поставить точку, валился на постель. От природы он был сутулым, а с годами приобрёл птичью походку и привычку потирать ладони.
