— Были времена, — мечтал он вслух, развалившись на лавке, которую целиком покрыл своим огромным телом, — собрал полк, взял город на шпагу — три дня твой — гуляй, и никакой Гаагский трибунал не страшен.
— Да уж, — поддержал его Иван Дзаркоев, затягивая узел на своей простыне. — Жаль, что такое больше невозможно…
— Почему нет, — вдруг подал из угла голос Растворцев. — Как два пальца… И не отдельный городишко — европейскую страну.
И замолчал, не собираясь ничего объяснять.
Дзаркоев хотел что-то сказать, но поперхнулся.
— Хочешь сказать, сегодня можно силами полка поставить на колени европейское государство? — недоверчиво спросил Шмель. — И никто не пикнет?
— Столицу, — уточнил Растворцев. — Но для Латвии это приравнивается к безоговорочной капитуляции. Только не полком, а полувзводом войсковой разведки. Захватить Ригу и удерживать в течение двух-трёх суток…
— До десятка бойцов — целый город?
— Семь, — подтвердил Растворцев. — «Мильонник» потянут, город крупнее — навряд ли… — В голосе прозвучало сожаление. — Ну и выучка, конечно, должна быть не ниже нашей…
Все знали, что Сергей Растворцев не умел шутить, однако это было раньше, за пятнадцать лет много воды утекло.
— Всемером тяжеловато, — покачал головой Шмель. — Вот если бы дюжина…
Все расслабились, на суровых лицах заиграли улыбки.
Если бы улыбнулся и Растворцев, к этому бы больше не вернулись.
Но он гнул своё:
— Парадоксально, что увеличение состава уменьшило бы шансы — специфика этой войсковой операции…
— Войсковой? — удивился Дзаркоев.
— Большей частью можно пройти в личной форме с нашивками.
Надо знать, о чём говорил Сергей, на какие струны нажимал. Каждый держал у себя форму периода Державы, но шансов её надеть оставалось всё меньше.
Вася Саблин отодвинул стопку — разговор начинался серьёзный.
Их было шестеро. Плюс один. Двое — авангард, трое — костяк группы, замыкающая двойка — прикрытие. А одним был Седой, он же Белый, Извилина, Сахар, Лунь, Сергей Растворцев — аналитик группы, её мозг. Действовали слаженно, точно единый механизм, и в армейском расписании числились боевой единицей. Вместе они представляли страшную угрозу, вместе они были пальцами в кулаке. За спиной остались Кампучия, Ангола, Афганистан. А впереди маячила пустота. После развала Державы они оказались не у дел, кое-как тянули лямку, зарабатывая, чем придётся. Скрипя зубами, служили телохранителями, оберегая тех, кто сломал их прежнюю жизнь, вербовались контрактниками, проливая кровь за чужие страны, потеряв свою. В заморских краях, случалось, дрались с бывшими товарищами, не от хорошей жизни также подавшимися в наёмники, сталкивались с воевавшими по другую сторону братьями-украинцами, обнаружив это, клялись не поднимать больше оружие друг против друга, не нарушать славянское братство. «За Державу!» — чокались тогда жестяными походными флягами, и на душе у всех скребли кошки. Потому что знали цену своим клятвам. Ведь каждый добывает хлеб, как может, а значит, срок славянского братства — до следующего конфликта.
