Он был незакончен – просто грубый набросок. Женщина, или скорее девушка, в возрасте не более двадцати пяти – двадцати шести лет, как мне показалось, сидела, слегка подавшись вперед и подперев рукою подбородок. Меня сразу же потрясли две вещи: необыкновенная живость портрета и его поразительная жесткость. Эверард написал его с какой-то мстительной силой. Даже сама поза девушки казалась извращенной – она словно подчеркивала в ней всякий оттенок неуклюжести, грубости, всякий острый угол. Это был этюд в коричневых тонах – коричневое платье, коричневый фон, карие глаза с тоскливым, жаждущим взглядом. Жажда вообще была преобладающим настроением в картине.
Миссис Ламприер несколько минут молча разглядывала ее. Затем окликнула Эверарда.
– Алан, – позвала она. – Подите сюда. Кто это?
Эверард послушно приблизился. Я заметил, как лицо его залила краска досады, которую он не сумел вполне скрыть.
– Это всего лишь подмалевок, – промолвил он. – Не думаю, чтоб я взялся когда-нибудь довести его до конца.
– Кто она такая? – спросила миссис Ламприер.
Эверарду явно не хотелось отвечать, и его нежелание было для миссис Ламприер слаще меда, ибо она из принципа всегда была убеждена в самом худшем.
– Одна моя приятельница. Некто мисс Джейн Хоуворт.
– Я никогда не встречала ее тут, – заметила миссис Ламприер.
– Она не ходит на эти показы. – Он умолк на мгновение, потом прибавил: – Она крестная мать Винни.
Так звали его пятилетнюю дочь.
– В самом деле? – заинтересовалась миссис Ламприер. – А где она живет?
– В Бэттерси. На квартире.
– В самом деле, – повторила миссис Ламприер и осведомилась затем: – Что же она вам сделала?
– Мне?
– Вам. Что вы вдруг стали таким… беспощадным.
– Ах, это! – он рассмеялся. – Видите ли, она не красавица. Я же не мог из дружеских побуждений сделать ее красивой, верно?
– Вы сделали как раз обратное, – возразила миссис Ламприер. – Вам удалось подчеркнуть каждый дефект, преувеличить его. Вы пытались сделать ее уродливой, но вам это не удалось, мой мальчик. Этому портрету, если вы закончите его, суждена долгая жизнь.
Эверард казался раздраженным.
– Он неплох, – небрежно заметил он, – для этюда, только и всего. Но, разумеется, он ничто в сравнении с портретом Изобел. Эта вещь намного превосходит все, что я когда-либо сделал.
Последние слова он произнес с нажимом и вызывающе. Мы оба промолчали.
– Намного превосходит, – повторил Эверард.
Кое-кто из окружающих подошел к нам поближе. Им также удалось бросить взгляд на набросок.
