, и я обещаю тебе, что она будет страдать. Мучительно. Ты меня знаешь, и ты в курсе, что я не бросаю слова на ветер.
– Да, Гхота, – ответил Палладис. – Я знаю тебя, и можешь не сомневаться: я верю каждому сказанному тобой слову.
– Тогда отдай её, и мы уйдём.
Палладис вздохнул:
– Я не могу так поступить.
– Ты знаешь, кто она такая?
– Да.
– Глупо, – сказал Гхота, выхватывая свой крупнокалиберный пистолет с такой быстротой, что Палладис не был уверен в том, что он видит, пока помещение не наполнилось оглушительным грохотом. Все вскрикнули, и продолжали кричать, когда увидели, что выстрел сделал с Эстабеном.
Он оставил от него мокрое место. В самом буквальном смысле.
Выстрел превратил в месиво верхнюю половину тела, швырнув её через помещение и размазав по груди Отсутствующего Ангела. На молитвенно сложенных руках статуи повисли сочащиеся кровью ленты искромсанного мяса, а её лишённое черт лицо разукрасили липкие мозги и обломки черепа.
Майя закричала, и Роксана бросилась на пол. Рыдающие участники похорон жались друг к другу внутри отгороженных мест, уверившись в том, что они вот-вот присоединятся к тем, кто был им дорог. Дети вопили от страха, и их матери не пытались заставить их замолчать. Роксанна подняла глаза на Палладиса и потянулась к кромке своего капюшона, но тот отрицательно покачал головой.
Гхота согнул руку в запястье, и Палладис обнаружил, что смотрит в чудовищный ствол оружия, которое может разнести его в пыль. Дуло пистолета курилось завитками дыма, и до Палладиса доносилась химическая вонь высококачественного пороха. Штампованное изображение орла на стволе поблёскивало в тусклом свете Храма.
– Ты следующий, – сообщил Гхота. – Ты умрёшь, и мы в любом случае заберём девчонку.
Палладис внезапно ощутил, что температура его тела упала, словно по соседству только что открылся морозильник, дохнув в помещение порывом арктического воздуха. Волосы на его руках встали дыбом, по спине ни с того, ни с сего забегали мурашки. На лбу выступили бусины пота, и хотя все его чувства говорили ему, что в помещении тепло, его тело дрожало, как в те ночи, которые он когда-то провёл под открытым небом на равнинах Нахичевани.
Звуки, издаваемые испуганными людьми, отступили на задний план, и Палладис услышал пыхтящее, хрипяще-одышливое дыхание чего-то влажного и прогнившего. Мир лишился красок, и даже цветистые татуировки Гхоты казались тусклыми и прозаичными. Помещение затопил холодный воздух. Казалось, что внезапно поднявшийся ледяной сквозняк обвивается вокруг каждого живого существа и ласкает его прикосновениями, омерзительными в своём сходстве с отеческими.
