— Елка, шишки… Показать могу…
Фриц повелительно взмахнул рукой, а Вовка мухой метнулся к дереву.
— Вот они — шишки! — продемонстрировал он находку. — Только эта маленькая — кляйне, а в лесу — большие, гроссе…
— А! Die Fichtenzapfen (еловые шишки), — понял, наконец, командир. — In der Wald darf man nicht gehen (в лес ходить запрещено)! В лес нельзя! Партизанен!
* * *
От мощного удара кулаком в лицо Севкина голова запрокинулась, а из разбитого носа хлынула кровь.
— Твари! — злобно прошипел Боров, потирая ушибленные костяшки. — Ишь, чего удумали: за шишками они собрались! Этот, небось, мелкий, надоумил? — Боровой без замаха ударил Вовку тыльной стороной ладони по губам.
Мальчишка ловко увернулся — ладонь воспитателя лишь слегка зацепила его по щеке.
— Ах ты, сволочь! — вскипел Боров, толкая Вовку в грудь.
Мальчишка не удержался и упал. Воспитатель принялся остервенело пинать извивающегося ужом Вовку.
— Отставить! — раздался строгий голос. — Федор Петрович, ты чего это тут творишь? Опять за старое взялся?
Боров перестал пинать Вовку и обернулся к дверям. Встретившись взглядом с седым мужчиной лет шестидесяти, Боров опустил глаза и пролепетал:
— Степан Степаныч, господин директор… Вы уже вернулись? А я вас только завтра ждал…
— Так что у нас за проблемы, что ты так воспитанников уму-разуму учишь? — повторил Матюхин. — И кто это новенький? Чем он тебе так не угодил?
— Да понимаете, Степан Степаныч, эта троица в самоволку ушла… В лес… За шишками, как мне эти умники сообщили. Их ягды на опушке выловили… Как не постреляли — ума не приложу! У них ведь приказ стрелять по всему, что движется! Повезло дурням! Теперь вот за них в управе объясняться придется, гору бумаги извести! Ты ж знаешь, как немцы в пособники к партизанам записывают! Лучше бы пристрелили просто… Мороки меньше! Прибить бы скотов! — Боров демонстративно замахнулся.
— Ты это, Федор, не перегибай! И замашки эти свои брось — забыл, как в прошлый раз было? Если провинились — определи в карцер, там разберемся. Ладно, я у себя, как закончишь — зайди.
— Уроды! — Когда директор интерната скрылся в коридоре, Боровой еще раз пнул лежащего Вовку. — Встать!
— Падла полицайская! — просипел мальчишка, с трудом поднимаясь на ноги.
— Что ты там провякал? — изумленно переспросил Боров.
— Тварь ты, фашистская! Прихвостень арийский! — сплюнув на пол кровавую слюну, произнес Вовка. После этого он добавил еще несколько крепких ругательств и пару непристойных жестов: — Имел я тебя!
