Солнечные лучи почти добрались до двора. Да, день выдался великолепный. Фаррагат подумал о Джоди: если у него не получится, что будет? Месяц взаперти, карцер или еще семь лет за попытку побега? Вроде бы о побеге знают только двое: он и помощник капеллана. Тайни потребовал тишины.
— Мне нужна ваша помощь, — сказал он. — Две тысячи придурков в одном дворе — уследить не так-то просто. Сегодня на сторожевых вышках снайперы и, как вы понимаете, они пристрелят без предупреждения любого, кто вызовет у них подозрение. Повторяю: на вышках снайперы, и стрелять в воздух они не собираются. Лидер «Черных пантер» согласился обойтись без салюта. Когда прибудет кардинал, стойте по команде «вольно». Кто не был в армии и не знает, как это, спросите друзей. Это вот так. Начальство выбрало двадцать пять человек, которые получат причастие. У кардинала много дел, так что к нам он всего на двадцать минут. Сначала произнесет речь начальник тюрьмы, затем выступит начальник управления исправительных учреждений — он приедет из Олбани. Потом кардинал вручит дипломы, проведет мессу, благословит всех идиотов, мотающих срок, и уедет. Я думаю, кто хочет, может сесть. Но когда будет команда «смирно», чтобы все стояли прямо — чистые и опрятные — и смотрели на кардинала. Я хочу гордиться вами. Кто хочет ссать — валяйте. Только не делайте этого там, где будут сидеть люди.
Тайни похлопали, и большинство помочилось. Фаррагат думал о том, что есть какой-то универсальный закон, по которому работает мочевой пузырь. В это короткое время они все идеально понимали друг друга. Затем заключенные сели.
Кто-то проверял микрофон. «Раз-раз. Проверка. Раз-раз…» — звук был резкий и со скрипами. Время шло. Слуга Господень оказался пунктуален. Без пятнадцати двенадцать скомандовали «Смирно!», и заключенные вытянулись по струнке. Послышался рев двигателя — то отражающийся от холмов, когда вертолет пролетал низко над ними, то приглушенный в речных оврагах: то тихо, то громко, над холмами, над оврагами — этот звук открывал для них очертания земли за тюремными стенами. Наконец вертолет показался над двором: небесная колесница выглядела не изящнее, чем стиральная машина, но это не имело значения. Вертолет медленно приземлился, во двор вышли три служки, епископ в черном и сам кардинал — то ли Бог даровал ему небывалое чувство собственного достоинства и красоту, то ли диоцез избрал его за эти качества. Он поднял руку. На пальце сверкнул перстень — знак духовной и политической власти.
