Много сельди и еды,
Много торфа и воды,
Много шумной детворы —
Вот наш тост для Мэри!
Внезапно я увидела дом — это была каменная лачуга, приютившаяся у подножия холма на противоположном берегу реки.
— Что это там? — спросила я.
— Там укрываются альпинисты или обычные туристы, как мы с тобой, когда погода портится.
— Как у нас со временем?
— Пока успеваем, — ответил Синклер.
Еще какое-то время я шла молча, а потом призналась ему:
— Я проголодалась.
Синклер посмотрел на меня через плечо и улыбнулся.
— Вот дойдем до той лачуги, — пообещал он, — и поедим.
Чуть позже мы лежали, растянувшись на густой траве. Синклер вместо подушки положил под голову свой свитер, а я легла затылком ему на живот. Я смотрела в пустое синее небо и думала, что быть двоюродными родственниками довольно странно — время от времени мы были близки, как родные брат с сестрой, но порой между нами чувствовалось какое-то напряжение. Наверно, это потому, что мы уже не дети… Потому, что Синклер казался мне необычайно привлекательным, — и все же это не полностью объясняло то инстинктивное отчуждение, которое я испытывала, словно где-то в подсознании у меня прозвенел тревожный звоночек.
Муха, или мошка, в общем какой-то жучок сел на мое лицо, и я смахнула его. Насекомое, отлетев, через несколько мгновений приземлилось на меня снова. Я сказала:
— Черт тебя побери!
— Черт побери кого? — послышался сонный голос Синклера.
— Да муху.
— Где?
— На носу у меня.
Он опустил руку, чтобы отогнать муху. Его пальцы легли на мой подбородок и остались там.
— Если мы уснем, — пробормотал он, — то разбудит нас Гибсон и вся команда спасателей в полном сборе, которые не преминут прочесать тропу, чтобы найти нас.
— Мы не уснем.
— Почему ты так уверена?
Я не ответила; я не могла сказать ему о своем внутреннем напряжении, о том, как что-то сжималось у меня в животе от прикосновения его руки… Я не понимала, что именно было тому причиной — сексуальное желание или страх? Страх — это слово казалось совсем неприменимо к Синклеру, но теперь в подсознании у меня всплыл разговор, который я услышала ночью, и мои мысли снова устремились в это русло и закрутились, как собака над старой и безвкусной костью. Я сказала себе, что мне непременно следовало поговорить с бабушкой сегодня утром, прежде чем уезжать. Одного взгляда на ее лицо мне было бы достаточно, чтобы понять истинное положение дел. Но бабушка так и не спустилась в гостиную до нашего отъезда, а раз она спала, то я не хотела ее будить.
