— Вы могли бы спросить, Доминик, что сталось бы) с судьями, если бы перевелись сутяги? — засмеялся он.
— А адвокаты, господин председатель, — подхватил Доминик, — а секретари суда? Не говоря уж о судебных исполнителях, нотариусах, разных там поверенных, мелких служащих прокуратуры, да мало ли еще о ком…
— Да, конечно, — прервал его Себастьян Перрон, — вы правы, Доминик… В суде на столах непременно должны громоздиться дела. Отправление правосудия — дело долгое, потому как громоздкое, но так уж повелось: наше ремесло не терпит торопливости, главное — вынести справедливый приговор.
На сей раз Доминик остался доволен тирадой председателя.
— Золотые слова, — подытожил он.
Потом осведомился:
— Желает ли господин председатель, чтобы я помог ему облачиться в мантию?
— С какой стати, — удивился Себастьян Перрон, — я ведь сегодня не заседаю и пришел, чтобы поработать в своем кабинете.
— И впрямь, — спохватился судебный исполнитель, — совсем я потерял голову; покорно прошу извинить меня, господин председатель.
Он тотчас испарился, отправился по своим многочисленным обязанностям, границы которых никто не взялся бы определить.
Как только он вышел, лицо Себастьяна Перрона, на миг озарившееся веселой улыбкой, вновь приняло тревожное выражение, не покидавшее его уже дней десять…
С некоторых пор Себастьян Перрон полностью переменился. Первыми спохватились коллеги, которые сначала шептались об этом потихоньку, потом заговорили в открытую.
Что случилось с председателем палаты? Какое-то недомогание, болезнь?.. А, может, у него не все ладилось дома — отсюда и этот вечно озабоченный вид, это всегда обеспокоенное, измученное лицо?
В действительности же Себастьян Перрон утратил былую свою веселость с того самого дня, когда, казалось бы, к взаимной радости он вновь обрел Мариуса, который в глазах всех слыл другом его детства и которого сам он, без тени сомнения, почитал таковым.
Оставшись один, Себастьян Перрон рассеянно смотрел на скопившуюся груду дел, даже не думая приступать к работе.
Он расхаживал взад и вперед по огромной, строго и без вычурности декорированной зале, служившей ему личным кабинетом; едва ли не в двадцатый раз за утро он повторял одно и то же:
— Все это очень необычно, в высшей степени странно и внушает тревогу… Как Мариус, нарушив свое обещание, до сих пор не подает вестей?
Председатель палаты хмурил брови, кривил рот, до боли кусая губы.
— Между тем, — продолжал он, пытаясь уцепиться за краешек надежды, — если бы новости были плохими, он давным-давно известил бы меня. Тогда что же?.. Нет новостей — добрая новость? И все-таки не мешало бы получить конкретные сведения.
