— Нет, господин судья. Он утверждает, что вы его не знаете.
— По какому он делу?
— Говорит, по личному.
Состояние Себастьяна Перрона было таково, что все казалось ему связанным с теперешними его заботами. Раз пришли по личному вопросу, он тут же вообразил, что за этим кроется какое-нибудь невероятное приключение.
— Может, это Жюв, — подумал судья, — или кто-нибудь от Амели…
Он поспешил распорядиться, чтобы посетителя немедленно впустили.
Судебный исполнитель вышел, оставив дверь приоткрытой, а минуту спустя вошел мужчина лет сорока, но — странное дело — вошел он, пятясь, — наверное, что-то спрашивал у Доминика.
Себастьян Перрон поднялся. Он терпеливо ждал, когда же посетитель повернется к нему лицом и поздоровается; машинально он отметил, что тот и в самом деле разговаривал с судебным исполнителем, ибо в ответ донеслось:
— Разумеется, сударь, положитесь на меня.
Закрыв дверь, незнакомец резко обернулся. Стоило судье очутиться с ним лицом к лицу, как он глухо вскрикнул и инстинктивно отступил назад, вытянув руки вперед и задрожав всем телом.
От изумления и страха Себастьян Перрон не мог вымолвить ни слова и, надо сказать, не без оснований.
Странен был его посетитель. Его манера держаться внушала ужас, его облик любого поверг бы в оцепенение.
На незнакомце было просторное пальто, модные ботинки, в руке он держал цилиндр.
Но всех этих деталей Себастьян Перрон вообще не заметил. В глаза ему сразу бросилось совсем другое, это-то другое и вызвало у него крик ужаса: незнакомец был в маске, лицо его скрывал капюшон, как у кагуляров; под черной маской угадывался гладкий, волевой подбородок, в прорезях лихорадочно блестели огромные глаза.
— Сударь, — начал было Себастьян Перрон и тут же умолк.
Его объял неизъяснимый ужас. Что произойдет сейчас?
Незнакомец сделал два шага вперед. Он распахнул свое огромное пальто, подбитое мехом, и очутился в плотно облегавшем тело черном трико, которое, точно панцирь, охватывало его от шеи до ботинок. Это облегающее трико черного шелка придавало незнакомцу нечто фантастическое, феерический вид его завораживал и внушал ужас.
Бледный как смерть, трепеща от страха, судья прошептал имя, от которого кровь стыла в жилах:
— Фантомас!
В тиши кабинета эти три роковых слога будто столкнулись друг с другом и породили зловещее эхо, жуткие отголоски.
— Фантомас!
Так звали Повелителя ужасов, Гения преступного мира, Короля убийц; Себастьян Перрон произнес это имя и, точно в невообразимом кошмаре, услышал вдруг целую какофонию криков, рыданий, отчаянных воплей, стонов умирающих.
