Это уже много позже нам всем стала приходить в голову мысль о том, что профессиональная идентичность может сформироваться только на основе половой. Нельзя быть просто врачом, а только — женщиной-врачом. Или — просто журналистом, а только — женщиной-журналистом. И даже укладывание шпал не сделает из женщины мужчину.
Но это — физически. А психологически большинство из нас таковыми были!
— Бабская журналистика! — презрительно заканчивал почти всякий обзор очередного номера заместитель редактора газеты, в которой я начинала работать. — Сопли и слюни!
Он ненавидел женщин и регулярно сообщал нам об этом на редакционных летучках.
Да, сопли и слюни. Сколько лет должно было пройти, прежде чем я не просто перестала стыдиться своей чувствительности и эмоциональности, а осознала их, как достоинства. А эмпатический дар — умение сопереживать — вообще как клад, которому нет цены.
Недавно услышала от одной сильной женщины, главврача больницы, очень успешной в своей профессии, странные, на первый взгляд, слова:
— По своей сути я всегда была нянечкой, любила «ходить» за больным, подмывать его, подавать «утку» и перевязывать раны…
И — надо же! — впервые за много лет мне это откровение чуждым отнюдь не показалось.
Глава 8
О том, что происходит, когда не происходит ничего
Маленький домик на одной из старых городских улиц, куда я часто приходила с отцом, был окружен огромным цветущим садом и буквально утопал в его зеленых дебрях.
— Эта улица — особенная, — сказал отец в одно из первых путешествий. — Знаешь, как она раньше называлась?
Я не знала. Поэтому отец, любивший загадывать загадки и «мучить» меня долгими поисками ответов, выждал необходимое для моей умственной закалки время и с гордостью произнес:
— Она называлась Волобуевской!
Я не верила: разве может городская улица носить нашу фамилию?
— Более того, — продолжал отец, — здесь, на этой улице, стояла знаменитая мельница. А знаешь, чем она знаменита?
Я не знала.
— А знаменита она, во-первых, тем, что когда-то, очень давно, принадлежала нашему предку — купцу Волобуеву. А во-вторых — эту мельницу рисовал Лермонтов…
Я слушала отца и отчего-то радовалась: то ли от тихого отцовского голоса, то ли от того, что, оказывается, была «купчихой» (так смешно назвал меня отец, щелкнув по носу), то ли просто от того, что мы шли в маленький дом, где жила старая отцова тетка Мария, и где я так любила бывать.
Комнатки у тетки Марии были малюсенькие, в углу — много икон, возле которых всегда горела лампада. На стене в темной овальной раме висела старинная фотография красивого, аристократически одетого человека в мягкой широкополой шляпе.
