Он поглядел на меня, качая головой: на человека, возникшего ниоткуда и не имевшего машины.
— Я приплыл на каноэ, — оправдывался я. — Привязал его к причалу.
— И что же вы собираетесь теперь делать?
— Оставаться здесь. Я жду друга.
— Вы ему звонили?
— Да.
— Ну, доброй ночи. Надеюсь, вам не придется ждать слишком долго.
Он пошел по улице, направляясь домой, но несколько раз замедлил шаг, оглядываясь на меня…
Где-то в лесу у реки ворчливо бормотала сова. Ночной ветер обжигал лицо, и я поднял воротник, чтобы сохранить немного тепла. Бродячая кошка брела по улице. Увидев меня, она остановилась, затем перешла на противоположную сторону и исчезла в темноте между двумя зданиями.
С исчезновением бармена Вудмен приобрел вид покинутого поселка. Раньше я не успел разглядеть его, но теперь делать мне было нечего, и я осмотрелся вокруг. Стало ясно, что поселок запущен, что он один из городов, обреченных на забвение. Тротуары расколоты, в щелях росла трава. Дома, давно не крашенные, нуждались в ремонте. Их фасады несли на себе отпечаток времени, а архитектура зданий, если только к ним можно было применить этот термин, была столетней давности. Когда-то город был молод и полон сил. Вероятно, существовала какая-то ясная причина для его возникновения, расцвета. Я знал эту причину: река когда-то еще служила торговой артерией и продукция ферм и фабрик этого поселка отвозилась на пристани и грузилась на пароходы. Те же пароходы привозили сюда все необходимое. Но река давно утратила свое значение, и город стал захолустным. Железные дороги и скоростные магистрали, летавшие в воздухе самолеты, отобрали у реки ее значимость. Она выполняла теперь только те функции, которыми наградила ее природа.
И теперь Вудмен стал настоящей провинцией, как и множество других подобных городков в стороне от биения жизни. Когда-то многообещающий, а может быть, и важный, когда-то процветающий, но теперь нищий город упорно цеплялся за точку на карте (хотя и не на каждой карте), как поселок людей, не имеющих никакого соприкосновения с внешним миром. Мир продолжал идти вперед, но маленькие умирающие городки, как этот, не шли с ним в ногу. Они спали и не заботились ни о своем внешнем виде, ни о своих людях. Они создавали свой мир, который принадлежал им, как они принадлежали ему.
Здесь, в таких маленьких городках, люди по-прежнему слышат вой собак-оборотней, тогда как весь мир прислушивается к другому, более отвратительному звуку, который может предвещать атомную смерть. И мне показалось, что слушать лай оборотней гораздо опасней, ибо, если провинциализм таких маленьких городков был безумием, то это было мягкое, даже приятное безумие, в то время как безумие внешнего мира жестоко.
