— Порядок! — взорвался старик. — Вот что у вас на уме — порядок! Не святость, не благочестие…
— Простите, — поморщился Фрост, — вы хотели честного ответа. Я дал вам честный ответ. Поверьте на слово, я многим бы пожертвовал, чтобы иметь вашу веру — слепую, абсолютную, без тени сомнений. Но, пожалуй, я бы и тогда еще сомневался, что довольно одной только веры.
— Вера — все, что есть у человека, — спокойно произнес старец.
— Вы берете веру, — возразил Фрост, — и превращаете ее в добродетель. Добродетель незнания.
— Когда есть знание, — уверенно заявил старик, — тогда вера не нужна. А мы нуждаемся именно в вере.
Вдруг раздался крик «Полиция!», и послышались чьи-то торопливые шаги. Кто-то схватил со стены лампу, задул ее, и комната погрузилась во тьму.
Вскочил на ноги и Фрост. Он было двинулся за всеми, но, столкнувшись с кем-то впотьмах, отступил и внезапно почувствовал, как пол, слабо треснув, стад уходить из-под ног: давно прогнившие доски проломились. Он инстинктивно выбросил руку в поисках опоры и сумел ухватиться за край доски, но та не выдержала веса тела, и он полетел вниз.
Фрост с плеском упал в какую-то смердящую лужу, вонючие брызги окатили лицо. Он поднялся и сел на корточки; что тут где — не разобрать, грязь и темнота будто перемешались между собой.
Фрост взглянул вверх: дыры он не увидел, там слышался шум и затихающие голоса.
Наступила тишина, но вскоре пришел черед другим голосам — резким и злым. Хрустели доски — похоже, высаживали дверь, и та поддалась, над его головой загромыхали тяжелые шаги, острые лучи света затанцевали по стенам ямы.
Испугавшись, что кто-нибудь направит фонарь вниз и обнаружит его, Фрост осторожно двинулся вперед по щиколотку в зловонной воде.
Наверху кто-то шумно расхаживал, уходил в какие-то дальние помещения, возвращался. Доносились обрывки фраз.
— Опять улизнули, — произнес один голос. — Предупредил кто-то, не иначе.
— Ну и грязища, — сказал другой. — Впрочем, чего тут ожидать.
И еще один голос — узнав его, Фрост напрягся и еще дальше отступил в темноту.
— Парни, — сказал Маркус Эплтон, — они опять натянули нам нос. Ну ничего, они дождутся.
Ему отвечали, но слов было не разобрать.
— Никуда эти сучьи дети не денутся, — пообещал Эплтон. — Даже если это будет последним, что я успею сделать в своей жизни.
Голоса и шаги стали удаляться и вскоре стихли.
Тишину нарушали только капли воды, падающие в лужу.
Какой-то туннель, подумал он. Или затопленный фундамент.
