Он бесстрашен, дон Томас Фернандо Диас, как человек, поверивший, что ничего страшного в этой жизни нет.
С телом ему не очень жалко расставаться, такое оно высохшее, вроде сходящее на нет — легко и безболезненно отстричь, как прядь волос или ноготь. Беглым взглядом не отделить дона Томаса от пальмового ствола, под которым он сидит. Впрочем, слышен его голос на закате, сливающийся с шорохом моря, тихо и осторожно перебирающего белые песчинки. Похоже, и сам дон Томас перебирает песчинки.
Весь берег перед ним напоминал огромные песочные часы, и ему виделась уже воронка, в которую утекает все из этого мира. В зыбучести песчаной исчезали пальмы, прибрежные дома, окраины моря, какие-то баркасы с рыбаками, яхты и старые галеоны. Только один бригантин ходил из стороны в сторону, не поддаваясь. И небо оставалось непоколебимым, но все же опустошенным, потому что теряло кое-какие звезды.
— Я не понимал, что такое остров, — говорил дон Томас, покуда закат еще не утянуло в песок. — Моя любимая учительница, которая сказала, что я рожден, чтобы петь, показывала наш остров Чаак на карте. Да, он очень маленький и кругом вода. Но я, как сейчас помню, садился на велосипед и ехал куда хотел. Лучше сказать, я добирался до города Мерида или до Кампече, или до Пачуки, которые, если судить по плоской карте или по круглому глобусу, — за морем. Чаще всего я ездил в Тулум и в столицу нашего штата Четумаль, там были русские горки, чертово колесо и кукуруза на палочках, посыпанная красным перцем.
Но мне не верили. Во-первых, говорили, море. Во-вторых, нет русских горок в Четумале, как и чертового колеса. В-третьих, очень много километров для мальчика на велосипеде. До ближнего Тулума — сто тридцать, а уж до Пачуки, если по прямой, не менее пяти тысяч. Моя любимая учительница показывала на карте эти правдивые расстояния. И я понимал, что никак не могу пересечь море на велосипеде и проехать за день пять тысяч километров. Лучше сказать, десять тысяч, потому что я всегда возвращался до заката.
Тогда вот что я сделал. Оставил велосипед и ходил пешком. До Тулума, до Четумаля и Кампече.
С Пачукой стало сложнее. Там жил мой дядя сеньор Сильверио, и он бы забеспокоился, увидев меня пешком, без средства передвижения. Когда я приезжал на велосипеде, дядя Сильверио не беспокоился, поскольку верил в силу колес.
