.
Затем пролилась кровь еще одной жертвы. Ею была женщина-философ Гипатия, знаменитая своей ученостью, которая пострадала из-за своей предполагаемой дружбы с Орестом (в недавно вышедшем фильме «Агора» она блещет не только умом, но и красотой). Толпа христиан выволокла ее на улицу и притащила в церковь, где ее избили и изуродовали до смерти, после чего ее тело расчленили и сожгли. Хотя не существует прямых доказательств причастности Кирилла к этому убийству, он не пытался остановить разъяренную толпу, что было его прямой обязанностью. Кирилла осуждают не только люди нашей эпохи, которые не могут принять нравственные стандарты прошлого. Один древний писатель, почти современник Кирилла, отозвался об этом инциденте такими словами: «Разумеется, ничего не стоит столь далеко от духа христианства, как такое дозволение убийств, драк и тому подобных вещей»[121].
Таким образом, во времена Кирилла александрийские патриархи опирались на монархическую по своему характеру традицию и были почти абсолютистами в своей готовности устранять всякую оппозицию. Кирилл правил огромной египетской церковью, где было не менее ста епископов в десяти митрополиях. Патриархи не отказывались и от имперских амбиций, поскольку они управляли церковной жизнью таких дальних стран Африки, как Эфиопия и Нубия, и в целом определяли вероучение и строй жизни этих церквей. Ни один прежний фараон не повелевал этими территориями на юге. И это еще более обостряло напряженные отношения патриархов Египта с Константинополем. Александрия, естественно, желала быть африканской империей, а тем временем имперская столица претендовала на право управлять всеми церквями, существующими за пределами границ[122].
Размышляя об александрийской церкви того времени, современный исследователь неизбежно задает себе вопрос: не носил ли энтузиазм, вдохновленный Афанасием и Кириллом, националистический характер, не сражались ли монахи и уличные толпы за египетскую идентичность, сопротивляясь Риму? Разумеется, Кирилл и его сторонники гордились славой своего города и региона и историей Египта как защитника ортодоксии. В то же время говорить о националистических стремлениях людей той эпохи было бы анахронизмом, и мы не видим в их поведении признаков сепаратизма. Скорее патриархи считали себя умелыми правителями Египта в рамках христианской империи и вовсе не стремились отсоединиться от империи – в этом у них не было необходимости, это желание показалось бы им ненормальным. Вместо этого они хотели, чтобы их родная земля стала тем надежным центром, откуда историческая истина Египта могла бы распространиться по всему христианскому миру. И опыт Никеи показал, что соборы церкви играют в этом важнейшую роль. Афанасий в целом распространил никейскую ортодоксию по всей империи, несмотря даже на серьезное противодействие со стороны императорской семьи.
