Антон Брукнер (1824-1896) | страница 40
Траурное звучание до-диез-минорной темы в первых тактах Adagio рождает чувство безграничной скорби; сумрачный колорит низких струнных (альты, виолончели, контрабасы) подчеркнут зловеще-суровым тембром квартета вагнеровских туб[51], впервые примененных здесь Брукнером; мрачно-торжественным звучанием они затмевают прежний солнечный ландшафт, словно возвещая приближение смерти. Брукнер с трогательной непосредственностью описал происхождение замысла Adagio: «Однажды я пришел домой и мне стало очень печально; я думал о том, что мастера скоро не будет в живых, и тогда мне пришло на ум cis-moll'ное Adagio». (Это было за три недели до смерти Вагнера.) Действительно, образы Adagio Седьмой симфонии с огромной силой передают трагедию смерти и одновременно страстное стремление к преодолению страданий, к освобождению от власти зла. Скорбному оцепенению первых тактов Adagio противостоит хорал струнных (вторая часть темы), воспроизводящий мажорные интонации «Non confundar in aeternum»[52] из Те deum Брукнера. Здесь композитор цитирует самого себя, чтобы сделать максимально понятным замысел Adagio, основанный на контрасте противоположностей — мрака и света, гнетущей подавленности и радостного озарения, преображения. Так уже в первых тактах раскрывается главная идея Adagio, определяющая дальнейшее развитие.
А. Брукнер в 1885 г.
После трагедийных образов первой темы вторая переносит в мир светлой романтической мечты. На мягко колышущемся фоне сопровождения у скрипок легко и свободно парит моцартовски ясная тема с прозрачным мелодическим орнаментом; она кажется неземным видением, пришедшим из мира, не подвластного силе зла. И снова с неотвратимой неизбежностью возникают сурово-скорбные звучания первой темы, символизируя неизбывность страданий и смерти. На контрастном противопоставлении этих полярных образов основано дальнейшее развитие Adagio, приводящее к экстатической кульминации в до мажоре, утверждающей радостно преображенные интонации первой темы. Затем следует трагический срыв. Ослепительно блестящее tutti оркестра сменяется подобно внезапно опустившемуся темному занавесу сумрачно-приглушенным звучанием квинтета туб — эпилогом-эпитафией памяти Вагнера; словно в скорбном оцепенении медлительно развертываются интонации темы «Non confundar», пока подавляемые усилием воли рыдания не прорываются наружу во внезапном вскрике валторн fortissimo. Просветленно мажорное звучание первой темы в последних тактах части воспринимается как примирение с неизбежным. Так заканчивается Adagio Седьмой симфонии — одно из самых вдохновенных созданий Брукнера, в котором, быть может, с наибольшей полнотой воплотилось его credo человека и художника.
