Дорожка вела его вперед, огибая глубокие впадины, то вниз, в долину, то вверх по холму, и все, что встречалось ему на пути, было не таким, как прежде. Появились изгороди и плетни там, где раньше была общинная земля или лес, открытый для всех; в других местах, напротив, ограда исчезла и на месте заброшенных, заросших травой огородов и покинутых садов паслись козы и овцы.
Он почувствовал отвратительный запах и увидел полчища мух, которые с громким жужжанием вились над трупами. Мужчина, юноша, женщина и младенец лежали в канаве, мужчина и юноша на спине, пронзенные копьями, изрубленные мечами, – раны зияли в груди, в животе, на шее. Сколько они пролежали здесь, два, три дня или больше? Стервятники уже выклевали самую сочную, самую мягкую плоть – печень, сердце, глаза, но не тронули ятра обоих мужчин, они так и остались у каждого во рту, куда их засунули убийцы.
Платье женщины было задрано на голову, ее тело сперва досталось насильникам, потом сделалось добычей хищных клювов и когтей. Не столько эти изувеченные, поруганные тела поразили скитальца – на своем веку он видел много насилия, – сколько мысль, что здесь, в Уэссексе, люди даже не могут по-человечески похоронить своих близких.
Он пошел дальше. На склоне холма его застиг холодный дождь и быстро промочил одежду. Прятаться он не стал.
За его спиной на гребне утеса послышался отдаленный топот копыт. Памятуя об увиденном, путник перемахнул через низкую каменную стену и поспешил укрыться в густых зарослях. Второпях он спрыгнул неловко, кое-как помогая себе искалеченной рукой, выругался, почувствовав боль в лодыжке, припал к земле и затих.
Всадников было десятеро. Все в высоких, цилиндрических шлемах, кверху сходящихся на конус. Забрала полностью закрывали лицо. От шеи до самых бедер спускалась кольчуга, из-под нее торчали лоснящиеся кожаные сапоги с узкими носками и зловещими острыми шпорами[6]. За спиной у каждого наискось висел большой щит, похожий на треугольный лист, длинные ножны мечей мерно похлопывали по ногам. На восьмифутовых копьях чуть ниже загнутых стальных наконечников трепетали маленькие алые флажки в форме ласточкиного хвоста.
Крупные лошади, все, как на подбор, вороные и гнедые, откормленные, лоснящиеся, недавно подкованные, на скаку высекали искры из кремнистой дорожки, которая шла по гребню утеса, ярдов на сто выше кустов боярышника. Люди и лошади намертво срослись друг с другом, превратились в идеальные боевые машины, спаянные дисциплиной и незримыми, но прочными узами сообщничества.
