, подобно другим удачливым подонкам с нечистой совестью, проследил, чтобы в хрониках написали то, что было угодно ему.
Лишь один раз я позволил себе ради большей выразительности «подправить» историю: историки «полагают» (как они говорят), что Гарольд побывал в Нормандии в 1064 году, а я перенес эту поездку на 1065 год. Само собой, я выпускал те эпизоды, которые мешали развитию основного сюжета, а в тех случаях, когда источники не охватывают определенных периодов времени или не достаточно подробны, я считал себя вправе прибегнуть к вымыслу.
Скиталец перешагнул через борт лодки и ступил в пронизанное солнечными лучами мелководье. Сверкающие песчинки взвихрились и осели на гальке и на мелких, отполированных морем осколках ракушек. Он оттолкнул легкую черную лодочку и помахал на прощание гребцу, который доставил его на берег с торгового судна, бросившего якорь у входа в подковообразную бухту, ярдах в ста от земли. Повернувшись к берегу, путник начал подниматься по галечному откосу к полоске зеленой травы, соединявшей отвесный меловой утес с плодородной сушей. Колючие, лилово-розовые цветы валерианы еще высились над восковыми листочками, низко над утесом кружились клушицы.
Левой рукой скиталец опирался на посох, вырезанный из орешника минувшим летом за две с лишним тысячи миль от этих мест – в Малой Азии, на южном склоне Тавра. С правого плеча свисал на веревке то ли небольшой мешок, то ли вместительная сума с черствым хлебом и сыром. Правая рука была отсечена у самого запястья, веревку путник придерживал гладкой, круглой культей. На ремне, стягивавшем некрашеную шерстяную куртку, висела котомка поменьше с тремя золотыми монетами да горстью медяков. Ноги прикрывали шерстяные штаны с кожаными подвязками; старые ботинки из воловьей шкуры еще могли послужить, хотя швы начали разлезаться.
Это был человек среднего роста, светловолосый, дочерна загоревший. Крепкого сложения и недурной наружности, он выглядел гораздо старше своих двадцати шести лет, – на лице лежала печать горя и боли.
Солнце ушло за тучи. Путник посмотрел вверх, на стягивавшуюся к северо-западу тьму, поднялся к перевалу между двумя холмами и, обернувшись, взглянул на море. Лучи солнца все еще подсвечивали корабль, там ставили паруса, лодочку подняли на борт и уложили сохнуть. Вплоть до самого горизонта море отливало серебром, но белые скалы прямо на глазах покрывались тьмой, лиловая тень тучи скользнула над водой, словно преследуя корабль. Путник снова повернул вглубь острова и пошел по тропинке, уводившей сквозь кустарник и лесок к северной стороне холма. Стайки скворцов, издали похожие на облачко пыли, кружились далеко внизу, слетаясь на осенний совет. Лето кончилось.
