Мало того, разведывательные самолёты противника иной раз превращались из гонимых с улюлюканьем объектов охоты в весьма коварных и опасных хищников. Так, лётчики отряда 3(F)./31, летавшие на тяжёлых истребителях-разведчиках Bf 110, параллельно с выполнением разведывательных заданий нередко подкарауливали взлетавшие или заходившие на посадку советские самолёты в окрестностях Москвы.
Следует признать, что результаты работы немецких воздушных разведчиков, особенно на начальном этапе боевых действий, заметно превосходили итоги деятельности их советских коллег. Но в целом потери разведывательной авиации Германии в рассматриваемый период оказались очень чувствительными. По данным генерал-квартирмейстера Люфтваффе за первые шесть месяцев войны на Восточном фронте немцы потеряли 490 ближних и 350 дальних разведчиков (в том числе 455 машин безвозвратно). Из этих цифр следует, что разведывательная авиация, вероятно, представляла собой единственный род военно-воздушных сил, где потери противоборствующих сторон на начальном этапе войны оказались сопоставимыми.
Германское командование, получившее к концу 1941 г достаточно верное представление о советской авиации в целом, имело в то же время весьма поверхностный взгляд на организацию воздушной разведки в ВВС КА. Оно даже не сумело отследить динамику «упадка» разведывательных возможностей нашей авиации в июле-августе и постепенное их восстановление в ноябре-декабре. По мнению командира III/KG 27 капитана фон Беуста, в конце 1941 г о состоянии, успехах и проблемах советской разведавиации в Люфтваффе было известно немногое. К примеру, всерьез обсуждались различия между реально существовавшим Пе-2 и неким «русским разведчиком П-2», под которым, вероятно, понимался не то Як-2 (Як-4), не то Пе-3. Вообще, немцы сфокусировали своё внимание, главным образом, на разведчиках поля боя, отличавшихся относительно небольшой глубиной проникновения за линию боевого соприкосновения. Генерал-майор Уббе, касаясь манеры действий советских разведчиков, приводил примеры применения «истребителей и штурмовиков, летающих на высоте 2–3 м над верхушками деревьев». Ему вторил капитан фон Решке, лётчик-наблюдатель одного из отрядов ближней разведки, вспоминавший о периодическом появлении над немецкими передовыми колоннами истребителей МиГ-3 и И-16.
Все немецкие командиры, так или иначе критиковавшие деятельность советских авиаразведчиков, делали это в основном на тактическом уровне. Сами они видели в самолётах- разведчиках прежде всего средство, влияющее на исход конкретного боя путём предоставления необходимой информации общевойсковому командиру в масштабе времени, близком к реальному. В этом отношении с критикой придется согласиться. Так, генерал-лейтенант Франкевиц, в начале войны командир артполка, считал, что «русские проиграли битву 22 июня из-за того, что у них не было… самолётов артиллерийской разведки». С другой стороны, следует иметь в виду, что в начале войны наше командование ставило перед воздушными разведчиками задачи скорее «оперативного», а не «тактического» характера. Ведь речь в то время шла о судьбах целых армий, об исходе гигантских по размаху сражений, о направлениях перемещений крупных вражеских группировок, а никак не о расположении отдельных батарей, танков или бронемашин. Лишь позд нее, когда фронт более или менее стабилизировался, «руки дошли» и до этого. Любопытно, однако, что советскую «оперативную» воздушную разведку немцы как бы не замечали или не придавали ей значения. Вероятно, причиной тому была крайне слабая насыщенность тыла Вермахта истребителями — подавляющее большинство их, если не все, действовали в непосредственной близости от линии фронта. Вырвавшийся на «оперативный простор» советский разведчик, если только он не натыкался на вражеский аэродром, мог часами чувствовать себя в относительной безопасности. Впрочем, ему предстояло возвращение, сопряженное с пролётом той самой «опасной зоны», где «мессершмитты» господствовали в воздухе.
