Как-то она расхваливала "прекрасную статую Генриха IV", и Жак машинально осведомился, конная ли эта статуя. Она, подумав, ответила: "Не совсем", -- невзначай сотворив какого-то кентавра.
Жермена покатилась со смеху. Г-жа Рато обиделась. Жак готов был сквозь землю провалиться.
Наутро после истории с Галлом Жак проснулся в печали. Как послеоперационный больной бредит холодными напитками, как человеку с пораженным седалищным нервом, которому нельзя сидеть, чудятся стулья, так он думал о скромных женах -- помощницах в мужских делах и созида-тельницах семьи. Но он перебарывал эту тягу к чистой воде, словно тягу к алкоголю.
Однажды ночью, обнимая Жермену, он шепнул ей, что хочет ребенка. Жермена призналась, что эта радость ей недоступна.
-- Я бы давно уже родила, -- сказала она, -- если б это было возможно. В утешение развожу фокстерьеров.
По улову можно судить о червяке. Почти за каждым какой-нибудь да прячется. Бедный Жак! Большой неосторожностью было бы с его стороны меняться судьбой с благородными животными, к которым влечет его желание. А ну как почувствуешь, едва облачась в их шкуру, не только несовершенства, прежде незаметные за листвой парка или дымовой завесой бара, но и глубоко скрытую ущербность?
Эти отягчающие обстоятельства нисколько не ослабили его привязанность к Жермене. Напротив. Он жалел ее. Тем самым он жалел себя. Его любовь росла и дремала, как убаюканный младенец.
Как-то раз у Жермены случилась вечеринка-экспромт: заявилась на огонек Сахарная Пудра со своей компанией.
Сахарная Пудра имела шестьдесят лет за плечами и двадцать пять на вид. Она соблюдала режим: пила только шампанское и спала только с жокеями и профессиональными танцорами. У нее была своя опиекурильня. Там переодевались в крепдешиновые кимоно, курили, сбившись в кучу-малу на кровати, слушали, как покойный Карузо поет "Паяцев".
Это избранное общество орало, скакало, вальсировало.
Около семи все погрузились в фургон, который вел глухой, немой, слепой шофер, белый, как статуя из кокаина.
Коша Жак и Жермена зашли к г-же Рато, она сидела к ним спиной. Двигался только ее веер.
Мама, здравствуй.
Здравствуй, доченька.
Какой-то у тебя странный голос.
Да нет... нет.
Да.
Да нет же.
Правда, г-жа Рато, у вас странный голос.
Вот и Жак заметил, с тобой что-то не так.
Ну хорошо, -- сказала наконец вдова, -- раз уж ты настаиваешь, не скрою, мне кажется странным, что моя дочь устраивает прием, а меня не приглашает.
