— Беда с моими работами та, — мрачно говорил Голл, — что лучшие из них никто не оценит по достоинству.
Франси хмыкнул. «Что верно, то верно», — согласился он, и пёс у его ног поднял голову и посмотрел на него с укоризной.
Сорочьи глазки Голла затуманились, рябой нос из вишнёвого стал яростно свекольным.
Я великодушно поинтересовался, глотая непролитые слёзы, какого рода работы он пишет. (Кажется, я тогда ещё думал, что он тоже простой маляр.) Он бросил на меня ещё один чёрный взгляд и не снизошёл до ответа.
— С фигурами! — громко ответил за него Франси и изобразил ладонями в воздухе округлые формы. — Отличные вещи. Лесные сцены, девчонки в рубашонках. — Он шлёпнул меня по колену. — Вы бы посмотрели, вполне в вашем вкусе. Можете мне поверить.
Голл оглянулся на него в негодовании.
— Заткни глотку, Франси, — выговорил он заплетающимся языком.
Я принялся им рассказывать о своей встрече с инспектором Хэккетом. На мой взгляд, это была ужасно смешная история. Я широко размахивал руками и уснащал свою речь остроумными выражениями. «Да ну? Ей-богу?» — переспрашивал Франси. Глаза у него смотрели в разные стороны, и когда он вздумал закурить, то рассыпал на пол всю пачку сигарет, а Голл рассмеялся во всю глотку. Раскочегарив наконец курево, Франси затих и задумался, кивая и подслеповато глядя мне в колени.
— С фараонами, выходит, дружбу водите? — произнёс он в заключение, и мы все трое покатились со смеху, как будто он отпустил остроумную шутку.
А через минуту, так мне, во всяком случае, показалось, я себе на удивление, бодро, хотя и не вполне твёрдо, шагал по Рю-стрит, размахивая руками и тяжело дыша. Тротуар был какой-то странно неровный, плиты норовили предательски накрениться, когда я хотел на них наступить. Я представления не имел, куда направляюсь, но направлялся туда очень решительно. Солнце с язвительным прищуром светило в глаза. На углу Ормонд-стрит, поблизости от того места, где А. со мной первый раз заговорила, был припаркован большой старомодный американский автомобиль бледно-розового цвета с хвостовыми закрылками и замысловато составленными многоэтажными задними огнями. При моём приближении дверца с водительской стороны отпахнулась, наружу по-балетному ловко вывинтился здоровенный детина и стал у меня на пути. Я, отдуваясь, остановился.
— Папаня хочет переговорить, — объявил он.
Только тут я узнал в нём того лупоглазого амбала, что стоял у калитки и грозно смотрел на меня в тот день, когда мы с Морденом ездили за город. В его облике было что-то знакомое — я и тогда это заметил, — как будто под панцирным покровом каменных мышц пряталась его другая, более тонкая версия, призрачный нежный эльф, которого я уже видел где-то раньше. В этот раз на нём был дорогой тёмный, какой-то слишком просторный шерстяной костюм, как будто он его донашивал после старшего брата. В коротком бобрике рыжих волос поблёскивали капли пота. Кулаки у него были сжаты и одна скула нервно подёргивалась.
