Тонкие серые провода полевого кабеля как бы нанизывали на себя густые леса, струной певучей позванивали в каменных россыпях, прочной паутиной свисали над крутыми обрывами и бездонными расщелинами. Солдат проложил! А зачем проводная линия, если есть радио? Выдумано, чтобы занять солдата, потруднее дать ему наряд. Рядовому остается одно: «Есть!» — и руки по швам.
Вверху лес заметно поредел, расступились толстенные кедры, от них отстали, далеко внизу у ручья, сосенки. Явственно почувствовалось веяние горного ветра. «Напиться бы», — подумал Прохоров. Он высмотрел подходящий валун, окаймленный зеленым мохом, присел, снял автомат, прислушался к затаенному журчанию ключа, но не припал к нему губами, сдержался.
Молодая луна бледным серпом висела над плоской заснеженной вершиной Кедрового кряжа. Острые рожки месяца торчали слишком круто. «Быть непогоде!»— вспомнил примету Юрий и привычно глянул на ручные часы. И эта старинная примета и эти часы на руке — все от отца. Отец Юрия — наладчик новых станков. Всегда он в дороге, в неведомых городах. Любой станок может укротить, к этому приохочивал и сына, но Юрий увлекался больше футболом и прик-люченскими романами. В армию отец провожал сына с надеждой, что он окажется в технических войсках. А накануне похода Юрия в горы отец прислал письмо, в котором писал, что служить в охранном взводе тоже почетно, потому что это долг перед Родиной.
Из-за Кедровой горы показалось большое облако. Оно распухало, темнело снизу. Рядом с ним громоздились другие тучки, поменьше и почернее. Юрию казалось, что на плоском кряже вырастал горб. «Успеть бы добраться», — подумал Юрий. Он припоминал, как отец учил его терпеть дорожные трудности, и не пожалел, что не напился. Солдат должен привыкнуть к невзгодам!
Навстречу подул ветер, срывая последние листья с деревьев. Прохоров с тревогой посмотрел на часы и на мутную пелену облачков над Кедровым кряжем.
Дорога взбиралась все выше, становилась отвеснее. Рядом есть тропки положе, да оттуда провод не виден. И Прохоров карабкался по козьим стежкам. Высокие пихты поскрипывали, качались их поределые макушки, нервно подрагивали крепкие, чуткие к непогоде лиственницы, а кедры встряхивались, словно спросонья, недовольно мотали мохнатыми ветками — тайга глухо шумела.
Сквозь дрожавшую мглистую дымку Юрий различил за редкими деревьями на голой верхушке одинокий домик, возле него спицы антенн и вращающийся зеленоватый шит.
