Наташа поделилась своими мыслями с подругой. Та не согласилась с ней.
— Ну и что же, война… Люди всегда родятся, умирают, любят, ненавидят, страдают. Не пойми меня дурно, Наташка, но приглянись мне сейчас парень, я бы не стала раздумывать. По-моему, иди смело навстречу своей судьбе.
— Не Илья ли судьба моя?
— А может, и он. Почем знать?
Нет, не ее это судьба. Надо сначала вернуться с победой, а потом уже любить, без оглядки, с чистой совестью.
Так она и скажет Илье, если он снова заведет разговор. А самой почему-то очень захотелось пойти к нему, услышать его голос. Она взяла котелок с супом и направилась в вагон-изолятор.
Гауптвахту охраняла одна из знакомых Наташи. Пока эшелон стоял на какой-то станции, она прохаживалась вдоль состава и встретила Наташу с распростертыми объятиями:
— Как хорошо, Наташка! Весной пахнет!
Наташа тоже любила весну. Она невольно вспомнила утопающий в зелени Байкал, гомон перелетных птиц, аромат смолы. А тут — серые ветки деревьев, какое-то негреющее солнце, жидкий снег, хлюпающий под ногами. Ей был непонятен восторг подруги.
— Ты к Илюшке, что ли? Давай быстренько, пока дежурного не видать. Батуева за хлебом послали.
Подруги постучали в вагон-изолятор, отомкнули дверь. Илья подал руку, помог Наташе забраться в вагон.
— Потише разговаривайте, — предупредила де-вушка-часовой, задвигая дверь.
— Слушаюсь, товарищ командир!
Илья шутливо отдал честь. Когда остались один на один, он посерьезнел, признался:
— Эх, никудышный я человек, Наташка. Вдруг тебе придется ходить к мужу в тюрьму на свидание?
— А я за такого и не пойду, — отшутилась она, потом решительно заключила: — Если полюблю, то и в тюрьму пойду. А иначе что ж за любовь?
Илье вдруг захотелось схватить ее, прижать к себе, расцеловать. Он смутился своего желания, покраснел, отодвинулся.
— Что с тобой, Илья?
Тот быстро нашелся:
— Фролова вспомнил: чудной человек. Сам же посадил сюда, сам же велел накормить досыта и по рюмке водки послал. Каков?
— Партийный он человек, вот и понимает людей.
— А что мы за люди?
Пилипенко явно напрашивался на похвалу, но девушка промолчала. Тогда он с отчаянной решимостью придвинулся к ней, взял за руку:
— Наташка…
Глаза его вспыхнули, загорелись. Но не было в них обычной бедовости и озорства. Было что-то серьезное, упрямое, нежное, такое, от чего закружилась у нее голова.
— Не то, не то, Илья. — Она слишком поспешно отодвинулась, засунула руки в карманы шинели. — Такое страшное время. Смерть кругом, а ты…
