Я нахмурился: Лорна передразнила мой девонширский диалект, а я терпеть не могу, когда меня передразнивают.
— Вот они,— хмуро сказал я, решив, однако, не слишком подавать виду, что обиделся.— Я бы принес вдвое больше, мистрисс Лорна, но побоялся разбить их по дороге.
С этими словами я вытащил из кармана и выложил перед ней на мох — одно за другим — две дюжины куриных яиц. Я положил их рядышком, как говорится, скорлупка к скорлупке, и попросил Лорну пересчитать их, а она, бросив на меня быстрый взгляд, внезапно расплакалась.
— Господи, да что же я такого сделал? — спросил я, совершенно растерявшись. — Может, я вас чем-то обидел?
— Нет, что вы, как раз наоборот, мастер Ридд,— ответила Лорна, вытирая слезы.— Я плачу оттого, что вы так добры ко мне: ведь я не привыкла к доброте.
Я побоялся сделать что-то такое, от чего станет еще хуже, и решил помолчать, и оказалось, что это как раз то, что нужно, потому что это дало ей возможность выговориться. Мне было бесконечно жаль ее, и, честное слово, я не хотел бередить ей душу лишними вопросами. Я уставился в пол, чтобы она не подумала, будто я разглядываю ее, но всем существом я чувствовал каждое ее движение.
Лорна чуть отошла в глубину комнаты, а потом вдруг повернулась и, чуть вздохнув, приблизилась ко мне. Тень тревоги залегла в ее нежных глазах. Она наклонилась, гордая посадка ее головы как бы исчезла, и в этот миг Лорна стала для меня роднее и желаннее, чем когда-либо.
- Мастер Ридд, - промолвила она, и музыка ее голоса была достойной только ее прекрасных губ,— мастер Ридд, я-то вас ничем не обидела?
Сейчас мне было совсем нетрудно привлечь ее к себе и поцеловать. Но едва эта мысль мелькнула у меня в голове, как мне тут же стало стыдно, потому что воспользоваться доверием и беззащитностью Лорны было бы величайшей низостью с моей стороны. Похоже, она догадалась, какие тайные желания бродят во мне, но она знала, что не в пример той малютке, какою она была семь лет назад, она уже не позволит мне ничего подобного. Тысячи мыслей пронеслись в моем мозгу в этот миг, и я, переборов себя, сказал себе: «Джон Ридд, с этой одинокой девочкой ты будешь вести себя благороднее самого благородного джентльмена».
Лорна - я почувствовал это — оценила мою сдержанность: у нее не было тогда ко мне любви и она ни о чем таком не думала - так, во всяком случае, мне казалось. В глазах ее полных доброты и участия, таилась какая-то необыкновенная сила, словно бы она, Лорна, могла добиться всего, стоило ей лишь захотеть. И вот, повторяю, воздав должное моей скромности, Лорна села рядом со мной на дерн и без утайки рассказала о себе все, что я захотел узнать, все, кроме одного, кроме самого важного для меня - что она думает о Джоне Ридде.
