Сын репрессированного и я не разговаривали год. Однако случилось так, что после окончания 11-го класса, летом 1965 года, мы оба поступили на механический факультет Пермского высшего командно-инженерного училища. Это было единственное высшее учебное, готовившее специалистов для Ракетных войск стратегического назначения после школьной скамьи, и по его завершении, чтобы дослужиться до генеральского звания, не нужно было учиться в академии. И, поскольку из соображений секретности курсанты носили голубые погоны с желтой каймой и эмблемами ВВС, нас принимали за летчиков.
Но в принципе мне была уготована судьба нести боевое дежурство на отдаленной точке, где в глубоких шахтах в ожидании часа «икс» томятся огромные тела баллистических ракет, составлявших и меч, и щит нашей страны. Как поется в песне: «У Олекмы у реки, где живут одни буряты и стоят ракетные полки…». Помимо общих и профессиональных дисциплин: высшая математика, физика, термодинамика, аэродинамика и прочее — мы изучали в объеме университетского курса историю, философию и политэкономию, по ним у меня были только отличные оценки.
Конфликт с Анатолием Г. забылся, и три года жизни на казарменном положении наши кровати стояли рядом. Мой одноклассник получил звание сержанта и стал кандидатом в члены партии. Поскольку я был заместителем секретаря комсомольской организации курса, то замполит факультета предложил вступить в партию и мне. Однако, сославшись на свою неподготовленность, я это предложение отклонил, но не потому, что не понимал значимости членства в КПСС как некоего катализатора для будущего продвижения по службе. Я считал, что, формально декларируя приверженность ленинизму и прикрываясь марксистскими фразами, в партийной идеологии осуществляется ревизионистская политика, уже с хрущевской «десталинизации» обозначившая усиление господства партийной и государственной бюрократии и «среднего класса», состоявшего из работников торговли, сфер обслуживания и «гуманитарной» интеллигенции, фактически превращавшихся в слой советской буржуазии.
Такое перерождение системы закончилось открытым ренегатством самого руководства партии и развалом государства. Но первая попытка контрреволюции была предпринята не в СССР, а в Чехословакии, когда 27 июня 1968 года в чехословацких газетах был опубликован манифест «Две тысячи слов…» за подписями «либералов». Контрреволюция «интеллектуалов» закончилась в ночь на 21 августа вводом в Чехословакию войск стран Варшавского договора, а 25-го, в состоянии экзальтации, семь московских диссидентов провели у собора Василия Блаженного так называемую сидячую демонстрацию. По роковому стечению обстоятельств именно из-за этих посиделок я попал в неприятную историю.
