— Что с тобой, Яшенька? Яша, я тебя не узнаю, — заплакала Нора.
— Это я тебя не узнаю… истекающая… сука… соком… — мстительно пробормотал пьяный Блюмкин.
Есенин побледнел, положил гитару и, встав в дверях, преградил ему дорогу.
— Опомнись, Яков! За что ты ее? Какая муха тебя укусила? Не уходи никуда… не пущу, ты же пьян!.. И вообще, хватит вина, я не буду больше пить!
— Да, Григорич, мы тоже не будем, уж если Есенин пить отказывается, — съязвил Мариенгоф.
— Сидеть! Всем сидеть! — крикнул Блюмкин. — Я сейчас. — Подойдя к Есенину, стоявшему в дверях, прохрипел, сунув руку в карман:
— Прочь с дороги!
— Ты с ума сошел, Яков! Ты с ума сошел! — не двинулся с места Есенин.
— Считаю до трех, — Блюмкин достал наган. — Раз! Два! Три! — И нажал на курок, целясь Есенину в лицо. Выстрела не последовало, только холодный щелчок, но и он произвел на всех впечатление еще большее, нежели бы прозвучал сам выстрел. Все оцепенели.
Ганин яростно бросился на Блюмкина и заломил ему руку:
— Что сидите?! Сандро, Толя, помогите!
Девицы истерично закричали. Бениславская вцепилась в волосы Блюмкину. Кусиков бросился на помощь Ганину, выхватил у Блюмкина наган. Поясом от халата они связали ему руки за спину, и тот сразу скис.
— Пустите! Я пошутил, наган не заряжен… Развяжите! Ну, больно же руки! — почувствовав чужую силу, Блюмкин сразу протрезвел.
— Ладно, давай развяжу! — пожалел его Есенин.
Гости, спешно одеваясь, стали прощаться с женой Якова.
— Я не знаю, что это с ним? Простите, пожалуйста, нас, — извинялась Нора, вытирая платочком непрерывно текущие слезы. — Трезвый — милейший человек, а выпьет — сами видели.
Сандро, тайком передавая ей наган, прошептал:
— Спрячьте. И учтите, он заряжен! Просто была осечка, — и вышел, прихватив гитару и девиц.
— Боже мой! — ужаснулась Нора. Оглянувшись на мужа, она быстро вышла в спальню, сунула наган в свою шкатулку. — Извините, пожалуйста, — жалко улыбнулась она, вернувшись к гостям. — Так хорошо было, и вот…
— Ничего-ничего! С кем не бывает! Переутомился… Все в порядке, — произнес, прощаясь, бодрым тоном Мариенгоф и исчез за дверью.
Есенин подошел к Норе, поцеловал руку.
— Я заеду завтра. Нам ведь в Кремль с ним. Спасибо, Нора, до свидания. Галя, Катька, поехали!
Девушки, стоя уже в дверях с Наседкиным, вежливо попрощались с хозяйкой.
— До свидания! Спасибо! — Мандельштам поцеловал руку Норе и, не обращая внимания на Блюмкина, вышел следом.
Есенин, подождав, когда Ганин наденет пальто, подошел к Блюмкину.
