Новикова привели с очередного допроса. Адвокат Митин через следователя передал ему передачу с короткой запиской: «Солдату от солдата». Владимир выложил содержимое на стол: палка сухой колбасы, сало, конфеты, десять пачек «Ростова» – нехитрая обыкновенная передача. Сколько волнения вызвала она в груди боевого командира, два года смотревшего в глаза смерти, и почти ежедневно водившего своих солдат на эту смерть, а здесь слеза навернулась на глаза, в груди клокотало, стало трудно дышать.
- Жена или родичи? – поинтересовался Фикса, он уже знал, за что сидел бывший однокашник майор Новиков, они воевали совсем в разных местах большой чужой страны, но называл Новикова Фикса «командир».
- Нет, Володь, жена от меня ушла, а родичи – одна сестра, живет на юге области. Я ей писал, но второй месяц тишина, может, обманул контролер – не бросил письмо, я открытое передал, просто сообщил, где я. Она зоотехник в колхозе, двоих детей одна растит. Колхоз разваливается, она хороший специалист, ее в богатые колхозы давно зовут, но она упертая – наша Новикова.
- Извини, командир, я не знал. А жена из-за сидки ушла? – Фикса встал со шконки.
- Иди, Вовчик, порубаем вольных продуктов, и на воле они тоже дефицитом становятся, - пригласил Новиков своего сокамерника к столу. – У тебя есть, чем порезать? Ты старый арестант, - пошутил майор.
Фикса сидел на три месяца больше Новикова, но заводной Фетисов привык быстро, как и ко всему, что пришлось ему пережить за неполные двадцать два года, и уже через месяц он стал своим, даже среди посидевших не один год заключенных. Фикса достал заточенный супинатор:
- Пожалуйста, гражданин майор, - шутливо проговорил он, протягивая тюремный «нож» Новикову.
Нарезали сало, колбасы, очистили большую головку чеснока трехзубца с юга области, самодельным кипятильником из лезвий Фикса заварил чифирь. Пир пошел своим чередом.
- Извини, командир, может тебе неприятно, в душу лезу, тогда не отвечай. Но как говорят: в разговоре время идет быстрее, а у нас его, к сожалению, ой как много свободного времени, - Фикса захохотал.
- Спрашивай, сержант.
- Ты не ответил, я спросил, жена из-за сидки ушла?
- Нет, Володь, - Новиков перестал жевать, достал сигарету, закурил, глотнул два глотка поданного в алюминиевой тюремной кружке горячего чифиря. – После ранения я вообще думал, не выползу. Полведра осколков хирурги из меня вытряхнули. Она приехала в госпиталь еще в Ташкент, плачет, молодая, красивая. Детей у нас не было, я думал из-за нее, но любил ее, она у меня за ребенка была, хотя, конечно, мало любил. Я понимал: служба, потом война, не проверялись мы, все некогда, успеем. В общем, я вольную ей дал на первом же свидании в госпитале. Может, и погорячился, или, как теперь надо говорить, «фраернулся», но, увы, она поплакала и приняла предложение. Развелись быстро. Замуж вышла, был, наверное, вариант, может, подходящего случая ждали. Живут в Ростове, он родом оттуда. Ребенок родился у них. Так что, жизнь продолжается. Мертвым гнить – живым жить.
