"Сама, говоришь? Я-я-ясно!" - И упал на меня, как зверь дикий упал, как коршун упал, рот мой ладонью вонючей закрыл, вошел в меня, всей своей силой собачьей вошел, стонал, шею мою кусал, грудь кусал. Господи, сколько ты можешь так мучить?
"Оставь меня. Больно! Оставь!"
"Щас! Щас! Давай! Мой размер, мой! Давай!" - хрипел, потом меня повернул, в шею зубами вцепился. Я зубы стиснула. Огнем меня всю прожгло!
"Что ты! Больно! Больно! Собака! Что делаешь?"
Васо пьяный такого со мной не делал…
"Зверь, гад! Пусти меня, гад. Больно. Мне больно".
Не отпускал. Гадости говорил. Матом ругался.
"Повтори, что сказал…- шептал.- Повтори, что сказал… Так слаще… Слаще так… Так… Так… Так…"
Ослаб. Отпустил меня. Огнем мое тело горело. Хотела встать. Не могла. Охоты вставать не было.
Он закурил. Мне тошно стало. Умереть хотела. Жить не хотела, "Не хочу. Не хочу",- сердце стучало. Богдан! Что со мной сделали! Что со мной сделали, Богдан? Как я теперь в глаза твои гляну? Умереть. Хочу умереть. Жить не хочу.
Голову подняла. Лицо его увидала собачье. Губы слюнявые красные от папиросы.
"Что ты там шепчешь, вишенка? - спросил.- Чертей на меня посылаешь? Давай! Давай! Я в чертей не верю…" •
Фонарик искать свой начал, спичками чиркал, а я лежала, у меня не было сил слова сказать.
Свет по соломе прошел.
"Ух ты!-голос его услыхала.- Ахиллейский через тринадцать минут…",- Зашуршал соломой, псиной собачьей дохнул на меня: - Да-а-а! Такой я еще не пробовал… Адресочек оставишь?"
"Уйди! Уходи! - крикнула и в лицо его плюнула.- На, собака! На!"
Сейчас он ударит. Должен ударить, подумала. Нет, не ударил, зашептал, сладким шепотом зашептал:
"Еще! Еще раз плюнь… Ну, еще раз, вишенка!"
Я голос его не узнала. Я не могла понять, почему он просит, чтобы я плюнула?
Не было у меня силы и плюнуть. Я солому гнилую в рот себе затолкнула, чтоб он не слышал, что плачу.
"Чтоб ты сдох,- сумела сказать.- Сдох!! Сдох1 Сдох!"
Голова моя кругом пошла.
Он сел рядом со мной, потушил фонарик.
"Сдох…- повторил.- Нет, Костаки не сдохнет. Костаки жить долго будет. Сколько власть будет, столько и Костаки будет. Костаки всех вас иметь будет. Какая понравится - всех…"
"Сдохнешь! Сдохнешь! - я прошептала.- Грех твой собачий отсохнет!"
"Грех? - Спичку зажег, закурил, папиросу вонючую, дымом дохнул на меня.- Грех… Никто еще на мой грех не жаловался…- Наклонился ко мне, зашептал:-Дурочка ты… Ну повезли б мы тебя в отделение… Ну сдали б по протоколу… Ну? Дальше что? Цопала бы в зону… Ты знаешь, что это - зона? Там бы тебя вся охрана имела. Там бы ты не меня одного - взвод пропустила…- И рядом прилег.- Эх ты-ы-ы! Воровать не умеешь. Сумку не надо было брать. За километр видать: не твоя сумка…"
