Цареградский оборотень | страница 67



“Черный мост! Влесова дорога ждет княжича!”-- прозрел он судьбу третьего сына князя-воеводы.

Как только волчья кость погрузилась в землю и наверху остались зиять до рассвета лишь две пустые глазницы, старый Богит поспешил к своему тайному озеру, бережно неся в глазах жгучую влагу минувшего дня.

Капли упали в озеро и, как предрекал жрец, сразу пошли в глубину под тяжестью вместившхся в них заговоров и обрядов. И там, почти у самого дна, они всколыхнули тень моста, пересекшего два красных зрачка бездны.



Жрец Богит наконец различил в озере день, хранивший ответ.

Тот день был так далек, что даже век, в каком он затерялся, мерцал всего лишь крохотной каплей дождя, выпавшего на самом краю света.

Тот век был раньше века обров-авар, скакавших на своих волколапых жеребцах,

раньше нашествия готов[58], об чьи слова можно было обрезаться, как об серп или об осоку,

раньше гуннов[59], которые ездили на больших гривастых крысах и два раза в год разрезали кинжалами свои сроставшиеся веки, потому что глаза у них были чересчур узки,

раньше жестоких сармат[60], чьи кони и женщины обрастали железной чешуей и сбрасывали ее по осени,

раньше киммерийцев[61], которые ковали свои мечи только из золота, а крепкие щиты лепили из орлиного помета и закаливали потом в свете полной луны.

То был день и век иных времен.


В те далекие времена

у Солнца еще был брат, который вставал раньше, но никогда не поднимался    над землей,

две невидимых луны двигались навстречу друг другу

с двух сторон неба и, сливаясь, начинали освещать ночь, а ночь в ту пору еще можно было порвать так же легко, как и паутину,

звезды еще были с косточкой внутри,

само небо было таким нежным,

что перья птиц оставляли на нем царапины,

ветер всегда дул сразу с двух противоположных сторон,

облака еще не могли летать без крыльев,

огонь обжигал не сразу, а только с третьего счета,

вынутая из реки вода имела форму кувшина и, чтобы она не расплескалась,  нужно было облепить ее сырой глиной.

В те времена

хищный зверь мог съесть человека,

но душа съеденного человека могла проглотить самого зверя,

и потом долго ходить на его лапах, избегая дорог.

В те времена

людям не нужно было спать,

потому что сон начинался сразу за порогом дома, стоило сделать шаг наружу,

а все слова были живыми

и, говоря, приходилось у каждого слова быстро перекусывать пуповину.


В те времена только боги раз в году, по осени, ложились спать и всякий раз умирали, потому что начинали хвалиться друг перед другом силой своего сна.